Йерве из Асседо

Деревенский охранник меня не задержал, сразу впустил. Это только взрослых он не пропускал внутрь без специального разрешения, а детей не выпускал наружу.

Я поплелась вверх по холму. Алены в комнате не было – у нее были дополнительные занятия по Танаху, который ей давался примерно так же, как мне математика.

В чужих вещах копаться нельзя, но я залезла в шкаф моей лучшей подруги. В Деревне все самые важные и самые личные вещи, а также деньги хранились в нижнем белье, это всем было известно. Так что меня ничуть не удивило, что Аленина переписка нашлась в ее трусах.

Там обнаружилась небольшая пачка вскрытых конвертов от Алениных родителей и ее одесских друзей, пара которых были и моими бывшими одноклассниками – переписка была далеким от Алены жанром. Три письма от Дмитрия Караулова: два адресовались Алене Зимовой (Зимельсон), а одно – Зое Прокофьевой.

Я начала с того, что предназначалось Алене Зимовой (Зимельсон), а не Зое Прокофьевой. Назло.

В первом письме, датированном октябрем прошлого года, Митя Караулов в лаконичной мальчиковой форме докладывал о жизни десятых классов школы номер девять и о своей личной жизни; в двух словах выражал радость по поводу Алениных успехов в Израиле, искренне удивлялся, как так получилось, что мы с Аленой оказались в одной школе, и был доволен нашим перемирием. Никакого криминала. Митя даже спрашивал, знает ли Алена, почему я с ним не попрощалась, не рассказала ему, что я еврейка, и ничего не пишу. Может, я на него за что-то обиделась?

Интересно, что Алена ему ответила?

Я развернула второе письмо, предназначавшееся Алене Зимовой (Зимельсон), написанное в начале апреля. Там было сказано вот что:

Привет, Алеха!

Мы с тобой сто лет не переписывались. Ты по-свински на мое последнее письмо не ответила. Но ладно, я тебя прощаю, потому что ты никогда не любила писать (но позвонить все же могла бы, я же не знаю, куда тебе звонить). Как у тебя дела в Израиле и вообще? Когда ты возвращаешься домой?

Я решил тебе написать, потому что мне написала Комильфо, так что я пишу вам обеим. Я тебе объясню, в чем дело. Комильфо меня спрашивала, что случилось с ее папой, и я очень удивился, что она не знает. Ее родители ей ничего не рассказали, а она ни с кем из нашей школы не переписывается. Олег Александрович еще в начале зимы перестал преподавать (у нас теперь новая тупейшая математичка, ее никто не выносит). Вначале никто толком не знал, почему он ушел из школы, нам же ничего не рассказывают, и мы думали, что он в отпуске. Но мне потом мама сказала, что он заболел. Она узнала об этом не от Зоиной мамы, которая почти перестала с ней общаться, а от тети Кати из второго двора. У него еще прошлой осенью обнаружился рак легких. Он сперва не хотел лечиться, но потом ему стало хуже или его заставили. Он весь этот год провел в больницах, его даже в Москву возили, но безуспешно. Моя мама однажды заходила к Прокофьевым и говорила потом, что там совсем плохо и что Олег Александрович очень плохо выглядел. Мама считает, что ему остался от силы месяц.

Раз Комильфо спросила, я ей ответил. Я не буду врать и скрывать. Я тебе тоже это рассказываю, потому что ты можешь там за ней присмотреть. Если она будет в полном шоке, ты ей помоги морально.