– Натан с Аленой! – закричала мне прямо в ухо Аннабелла. – Я бы на твоем месте была осторожнее! Ты слишком часто забываешь о том, что ты женщина, а мужчину, даже такого, как Натан, нужно держать в постоянном напряжении, а то уведут!
Я собралась делать вид, что ничего не расслышала, но тут Аннабелла заявила:
– Ты как будто не в курсе, что твоя любимая Алена запала на него примерно с первого сентября!
– Что?! – закричала я, потому что мне показалось, что я не расслышала.
– До меня не доходит, что вы нашли в этом недоделанном, ну да бог с вами!
– О чем ты говоришь?! – недоумевала я, но на самом деле не совсем недоумевала.
– У нее любовь! Если она от него и отказалась, то только ради тебя! Это даже Натану известно!
– Что?!
– Можно подумать, секрет Полишинеля! Знают все, кроме тебя! Ой, медленный танец!
Аннабелла всучила мне свою сумочку и принялась с задумчивым видом выбирать партнера среди трех спутников, обступивших ее со всех сторон. Выбор пал на самого смуглого израильтянина, больше остальных напоминавшего помощника повара из Бейт-Цафафы. Счастливчик обхватил правнучку примы из Мариинки за талию и увел качаться столбами под “Леди ин ред”.
Я не хотела смотреть на танцпол. Не хотелось знать, танцуют ли вместе медленный танец Алена и Натан Давидович. Меня это не интересовало. Совсем. Отнюдь. Никоим образом. Вообще. Вместо этого отвернулась и вообразила могучую, ладную, стройную, мощную, развернутую в плечах фигуру в черном камзоле с белым шейным платком, с золотой портупеей, в сапогах с раструбами, со звенящими шпорами, в широкополой шляпе с пером. Нет, в витом серебряном обруче с лунным камнем на лбу. Нет, лучше в треуголке.
– Во что это ты нарядилась? – Фигура приблизилась ко мне. – Сейчас угадаю… Толстая бородатая женщина в цирке?
– Нет, – хихикнула я, подавившись фиолетовым соком. – Еще одна попытка.
– Пузатый гном?
– Нет!
– Беременный пещерный человек?
– Да нет же! По-моему, это очевидно.
– Совсем не очевидно, – возразила фигура в треуголке. – Хотя… если принять во внимание нежелание походить на обычных людей и пренебрежение общепринятыми нормами, можно предположить, что эта круглая штуковина, мешающая тебе танцевать, является бочкой, а ты сама – Диогеном.
– Неужели так сложно догадаться? – обрадовалась я пониманию.
– Сложно. Ты перемудрила.
– Это же оригинально! – возмутилась я. – Никто до такого не додумался, кроме меня.
– Оригинально… – покачала треуголкой голова. – Но ни к селу ни к городу.
– Это же Пурим! – воскликнула я. – Вы же нам сами объясняли, что это такой праздник, когда наступает бардак, и можно быть всем чем угодно, и может произойти все что угодно. Почему я должна быть такой, как все? Это скучно.
– Пожалуй. Но даже у бардака существуют свои правила, – заметила фигура. – А ты точно так же, как все, хочешь выпендриться. Только выпендриваться тоже нужно уметь. Выделяться – не значит разительно отличаться от других.
– Какой бред, – возразила я. – Не вижу разницы.
– Странное ты существо, Комильфо. Иногда ты рассуждаешь, как сорокалетний мыслитель, а иногда – как выпускница детсада.
– Это всегда так с подростками, – процитировала я Виталия, – у них разрыв между эмоциональным и интеллектуальным развитием.
– У них?
Я пожала плечами.
– Ладно, – сказала фигура, – будем считать, что это твой подростковый бунт. Принято. В протокол записано. Теперь вылезай из бочки и иди танцевать.
– Не хочу я танцевать!
– А что ты хочешь? Подпирать стенку? На бедном прокураторе Иудеи лица нет.
– Очень даже есть на нем лицо, – буркнула я. – Слишком много лица.
Треуголка отыскала взглядом простыню.
– Ясно. Вы с Натаном Давидовичем поссорились. Почему?
– По кочану.
– Слушай, Комильфо, а ведь ты очень давно не была в гостях у своих родственников и кроме поездки в город за костюмами никуда отсюда вот уже месяц не выезжала.
– Ну и что!
– А то, что она и тебя засасывает.
– Кто?
– Деревня. Так же с ума можно сойти: торчать круглосуточно в одном и том же месте, корпеть над уроками, а в свободное время выяснять друг с другом отношения.
Да неужели? Что ты говоришь?
– Мне здесь нравится.
– Я же говорю: засасывает.
– Не твое это дело! – вскричала я. – На себя посмотри! Ты же сам…
– Да, да, я помню, – вовремя перебил меня Тенгиз, но я уже успела ужаснуться самой себе. – У Маши все еще есть свободное для тебя время. Я назначу тебе встречу. Мне кажется, ты слишком поспешно от Маши отказалась. Мне кажется, я слишком рад обманываться, будто ты взрослый человек.
Я не уверена, что последнее предложение он сказал вслух. Вполне возможно, что я его себе вообразила.
– Не хочу я Машу! Сам иди к Маше! И вообще, во что ты сам вырядился?
– А ты как думаешь?
– В жуткого пирата, отгрызающего головы пленникам.
Тенгиз покачал головой.
– Ты в последнее время опять часто погружаешься в себя, – сказал он, а музыка стала тише. – Не думаю, что это идет тебе на пользу. Книги – это, несомненно, хорошо, но твои оценки ползут вниз. Почему ты ушла от Маши?
“Чтобы не говорить о тебе! – не сказала я. – Слишком много чести. Ты вообще мне никто. И не желаю ничего о тебе знать. Мне своих проблем по горло хватает”.