Иерусалимский ковчег

Я предложил подняться в нее с черного хода, (если, конечно, ключ, который мне одолжила горничная Заречного, подойдет к замку) для того, чтобы не объясняться с хозяйкой. Со слов Мариши мне было известно, что дама она неуступчивая и раздражительная, по каждому поводу впадающая в истерику. Вряд ли мне удалось бы найти с этой особой общий язык. Да и ночное время не располагало к общению!

Кинрю и Заречный согласились с моими доводами. Лестница, ведущая в дом, оказалась скользкой, и я едва не вывихнул себе ногу, поднимаясь по неровным ступеням. Кинрю прихватил с собой фонарь, который по такому случаю одолжил у кучера.

Дверь, разумеется, была заперта. Во всем доме горело только одно окно, но, по моим предположениям, оно находилось не в квартире Воротникова. Я порылся в карманах и охнул:

— Неужели забыл?!

— Яков Андреевич, а в бумажнике вы смотрели? — осведомился Кинрю, никогда не теряющий головы.

— Ну конечно же, — вспомнил я. — Я переложил его в бумажник, когда рассчитался с Воротниковым.

Я извлек сафьяновый бумажник из внутреннего кармана, достал из него ключ и попросил японца мне посветить. Он вы— полнил мою просьбу, но, к великому сожалению, мне это не по— могло. Ключ абсолютно не подходил к замку. Вероятно, Матвей к этому времени успел уже его поменять.

— Что будем делать? — спросил Заречный, которого ужасно увлекло это новое приключение. В подобном мероприятии ему еще участвовать не приходилось.

— Думаю, замок придется ломать, — пожал я плечами и оглянулся на Кинрю. У него это получалось лучше всего.

Японец кивнул, и глаза его словно говорили: «Ломать так ломать!»

Иной раз мне приходила в голову мысль: а что бы я делал без своего золотого дракона?

Кинрю снял с пальца кольцо, то самое, с выдвигающейся спицей. Одним движением руки он приоткрыл дверь, которая мне представлялась вратами к свету. Под светом я, разумеется, понимал искомую мною истину.

Дверь отворилась, и мы вошли.

Матвей снимал роскошную трехкомнатную квартиру, обставленную по последнему слову моды немного тяжеловесной мебелью. Я и сам понятия не имел, что собираюсь найти в этих палатах, обустроенных хозяином в стиле ампир. Однако принялся за обыск с особой тщательностью. Я и не надеялся обнаружить здесь утерянную переписку, но уповал на то, что мне удастся отыскать в этом обиталище покойного шулера какой-нибудь намек на то, в каком направлении двигаться дальше.

Кинрю взял на себя спальню, Заречный — гостиную, а я принялся за кабинет, который, как я полагал, представлял наибольший интерес. Из всех трех комнат он был обставлен наиболее просто. У самого окна, занавешенного темной гардиной, стояла конторка, заменяющая собою письменный стол. Перед кивотом с образами раскачивалась лампада. Я невольно перекрестился и пробормотал почти про себя:

«Господи, помилуй всех днесь представших перед тобою!»

Я зажег свечу и взялся за конторку, вытряхнув на паркетные полы содержимое ее ящиков. Однако ничего представляющего интерес мне обнаружить не удалось, хотя я и с интересом проглядел несколько крапленых колод. Тут же была и шкатулка с деньгами и драгоценностями. Я удивился, что она находилась не под замком. Но при ближайшем рассмотрении оказалась, что сумма в шкатулке просто мизерная, да и украшения не представляют особой ценности. Тогда я подумал, что Матвей, скорее всего, хранил свои средства где-нибудь в Коммерческом банке. Никаких дневниковых записей, на которые, я все же втихомолку надеялся, среди бумаг Гастролера отыскать, увы, так и не получилось. Счета да векселя! В точности так же, как и в рундуке у предателя! В общем, ничего более или менее занимательного, только кипсек неприличного содержания, дорогой гравированный альбом.

Обыскав комод и книжные полки я покинул кабинет и вернулся в гостиную, где орудовал Виктор. Однако таким делом мой друг занимался впервые и с непривычки робел. Это новое занятие казалось ему не особо пристойным. В этот момент он как раз корпел над огромным настенным медальоном, из которого выглядывала лохматая голова медвежьего чучела. Заречный снял голову со стены и собрался приступить к осмотру ее внутреннего содержания.

— Как успехи? — осведомился я.

Виктор оторвался от своего увлекательного занятия и повернулся лицом в мою сторону.

— Никак, — пробормотал он, нахмурившись. — Сыщик из меня никудышный. Да еще бы знать, что мы ищем!

— Увы, — я развел руками. Заречный и не представлял, в каком затруднительном положении я находился. Мы вместе продолжили осмотр медальона, но так ничего и не нашли.

Из спальни возвратился Кинрю, потирая запотевшие руки.

— Симпатичненький будуарчик, — изрек он, состроив уморительную гримасу.

— Что-нибудь нашел? — поинтересовался я.

— Совершенно ничего, что имело бы хоть какое-то отношение к нашему делу, — ответил он. — Не обессудьте, Яков Андреевич!

Итак, я должен был констатировать, что взломанная дверь вовсе и не скрывала за собой никакого света.