— Сначала допросят на предмет того, как вы сюда попали. А потом — не знаю. Мне не хочется пугать вас неизвестностью, но я и правда не знаю.
— Попал просто: пошёл за ней… Я и понятия не имел, где окажусь и что здесь увижу. Я вообще об этом не думал. Знаете, как будто что-то стукнуло…
Курт пододвигает к нему ещё один бутерброд — с сёмгой.
— Это наша, земная рыбка. В здешних ручьях водятся уроды, больше похожие на крокодилов, и я на них даже глядеть боюсь, не то, что пробовать на зуб — в отличие от черники, к примеру, она тут ягода как ягода. Вы ешьте, ешьте… Рыжая приходила меня навестить. А то я тут сижу один, как сыч, даже поболтать не с кем — так, чтобы по-человечески, по-дружески. Центр наш на болтовню скуп — разговоры только по делу и кратко. Мы допили последнюю бутылку лимонада, а потом центр отказался присылать ещё, сподобившись по жестокости своей лишь на молоко, которое я не переношу, а она узнала и посигналила, что принесёт… Друг. Дверь — ну, тот проход — была контрафактная. Открытая без согласования, значит. Кого бы другого, узнав, выгнали бы со скандалом прочь, но у рыжей дядя — наш самый главный босс, он её любит и всё с рук спускает… А вы, значит, прокрались вслед. Зачем?
Роман откусывает кусочек и жуёт, хоть уже сыт — монотонность и привычность действия тоже успокаивают.
— Я увидел рыжеволосую женщину на портрете в галерее искусств. «Маркиза Дрю». Полотно неизвестного художника, семнадцатый век. Увидел — и забыл бы, если бы тем же вечером не встретил живую маркизу в кафе «Под клёнами». Думал, галлюцинация. Она разговаривала с барменом, и я подслушал… не сознательно, случайно! Просто она сидела очень близко… И после решил проследить. И вот… Я, как вы уже знаете, журналист. А журналист не мог упустить сенсацию.
Шаман необидно хмыкает.
— Из вас чуть не сделали жаркое на вертеле, Роман.
— Увы, — тот качает головой. — Наша профессия имеет определенные риски. Пусть я и… гм… просто работаю в одном дурацком журнале. А они, эти дикари… правда едят людей?
— Ага. Особенно любят сердце и печень. И мозг.
— Ну, как и думал. Кошмарное местечко…
— Я тоже считаю, что вкусы у них специфичны, — дипломатично отвечает шаман. — Но, во-первых, среди них есть вегетарианцы, — наша золотоволосая гостья, к примеру — а, во-вторых, едят не всех подряд, а врагов. Равных по силе. При этом врага надо обязательно победить самому. Получается… как бы сказать… несмотря на ужасающий нас, как знающих об основах цивилизованного общественного устройства и аспектах морали, объективный каннибализм… справедливо, что ли. Честно. Или он тебя, или ты его. Это не бойня. Да не буду я сам бит за такие высказывания…
— Они — суровый народ.
— Эпоха обязывает. Нга — ещё первобытное общество.
— Это их название, «нга»?
— Самоназвание. Ну, насколько мы расшифровали. Одним словом они обозначают и племя, — единый организм из многих звеньев, связанных телепатически, — и отдельного его представителя. Вот, о телепатии. Третий глаз у них на лбу видели?
— Видел. Жутко.
— Он глядит не наружу — внутрь. Это не столько глаз в прямом смысле слова, сколько область телепатического восприятия. Особый участок лобной доли мозга, у человека отсутствующий. Некоего рода канал. Так, через него дикари общаются, а вовсе не звуками, хотя прекрасно понимают, когда я на них ору. Понимают и трусят, жмутся. Арр-рра-рра-ра-а-а! Я хорошо умею играть злого служителя культа, поверьте…
— А я-то подумал — немые.
— В какой-то мере да. Речевой аппарат у них полностью атрофирован. Или, возможно, ещё попросту не развит. Только мурлыкать и могут, когда чем-то довольны или пытаются залечить боль — ну, коты как коты… А как было бы легко, если бы они говорили — легко общаться и понимать, ведь такие, как мы с рыжей, как все те, кто сделал эти вот фотографии… в общем, для нас нет языковых барьеров и непонятных наречий. Поэтому с шаманом, со мной, они разговаривают знаками и рисунками, которые чертят на песке под Горой. По легенде, обосновывающей появление шамана и его телепатическую «немоту», он держит третий глаз закрытым до сошествия Светоча. Вы спрашивали про ядро, кажется.
— Да.