Идущие

Распластавшись в порыжелой хвое, Нга-Лог ждёт. Дальше ему идти нельзя: у гриб-дерева граница Горы, граница становища шамана. Там, наверху, куда уходят затканные низким дымом земля и деревья, по поверью, стоит большая хижина. Перед ней горит очаг, и огонь в нём негасим даже в самый лютый ливень. К очагу выходят звери: раненый в драке хорь, Большой с колючками в лапе, укушенный гадом лесь. Шаман лечит всех, ничего не прося взамен. Нга тоже могли бы прийти, но они разумные, и им стыдно: все свои раны они стараются исцелить сами, чтобы шаман не посчитал их слабыми и недостойными своего покровительства.

Так и сказал когда-то Нга-Анг:

— Большой рогатый лесь дрожит и плачет, если сломал ногу, а я, который меньше него, стисну клыки и стерплю. Разум дан не для жалоб, а для знания.

Он пришёл в одну мену и остался, и привёл с собой Нга-Аи, и стал их знахарем и травником, и воспитателем, учащим маленьких, и не чтил шамана, как другие.

— Я поднимусь в Гору и посмотрю ему в лицо. Он такой же, как мы. Пусть спускается вниз и охотится, и сеет, и приносит пользу.

Нга-Лот раздувал ноздри и рычал. Нга-Анг и он часто ссорились.

— Нечестивый! Иди, если хочешь. Твои кости порастут мхом у подножия.

Нга-Анг ходил дважды и остался цел.

— Шаман прячет глаза под ликом Большого и отходит, не давая всмотреться. Я ему не верю.

В ореховнике его ужалил гад. Мучаясь болями, Нга-Анг запретил нести себя в Гору. Нга-Лог бежал быстро и, лёжа на земле, умолял шамана спасти соплеменника. Шаман пришёл с ним в становище, но было поздно. Многие тогда уверились, что Светоч покарал нечестивца.

Нга-Лог замирает, услышав шаги. Поджимает хвост и уши в знак покорности, закрывает третий глаз, как велят правила, хотя тут, у Горы, его и так не услышит ни один нга. Шаман усаживается рядом с ним — шуршит хвоя — и гладит его по макушке. Бряцают кости-браслеты, амулеты и обереги, постукивают, рядами нанизанные на лозу. Разговор начинается.

«Сын Светоча и Большого, брат нга, Тот, Кто Живёт На Горе, великий шаман, приветствую тебя», — чертит Нга-Лог в песке.

«И тебе привет, братец. Ты хочешь спросить про чужого?»

Шаман уже знает, зачем к нему пришёл вестник. Нга-Лог крепче прижимается к земле, читая символы единственным приоткрытым глазом.

«Да, великий. Что нам с ним делать?»

Шаман молчит, не чертит — спрашивает у духов и Светоча. Он всегда с ними советуется, когда происходит что-то серьёзное: гниют посевы, болеют маленькие, леси начинают беспричинно бросаться на нга. Когда шаман молчит, встревать не нужно — а то помешаешь. Но Нга-Лог понимает, что недорассказал ему важное.

«Мы не сделали чужаку ничего плохого, — поспешно добавляет Нга-Лог. — Он в яме-тюрьме, но сыт и спрятан от голодных зверей. Даже не ранен. Я сам его вёл».

Шаман чуть сжимает кисть его руки — это знак одобрения. Крепкая у шамана ладонь, сильная, тёплая. Касание наполняет доверчивой радостью: шаман дружелюбен, поможет.

«Забрали ли вы что-то, что было при нём?»

«Нет, великий. Только обнюхали».

«Хорошо. Он Громкий?»

«Громкий».

«Стерегите всю ночь, к утру приводите сюда. Я буду говорить с ним».

«Да, великий, — Нга-Лог кивает, трётся щекой о землю. — Он не опасен для нас?»

«Он не опасен. Он не принесёт вам ни мор, ни проклятья. Не пугайте его, не тычьте копьями, не рычите. Он — тоже брат, тоже нга».

«Да, великий. Но его двуглазость отвращает. Прости нас за это».

Шаман тихонько смеётся.

«Всё непривычное странно. Но что бы ты сказал, узнав, что двуглазый и я?»

«Шаман велик, — растерянно отвечает Нга-Лог. — Значит, то захотел Светоч».

Шаман долго молчит. В верхушке гриб-дерева начинает возиться откуда-то налетевший ветер.

«Посмотри на меня», — наконец чертит собеседник.

Он снимает лик Большого с шорохом и стуком. Костяным стуком, холодным, властным и уверенным. Нга-Лог слышит и обмирает — всё равно, как если бы шаман вытащил своё сердце живьём!

«Нет! — Нга-Лог сжимается в клубочек посреди колючей хвои. — Нга-Анг тоже смотрел и умер!»

Он может говорить Нга-Аи, что это не так, но сам верит. Глупый-маленький…

«Не бойся, братец. Посмотри».