Я обошла несколько магазинов, прося показать всё, что у них есть женского на одиннадцатый размер. Туфли двенадцатого размера не продавал вообще никто. Одиннадцатого, впрочем, тоже. Лишь в некоторых магазинах продавцы открыто сознавались, что самый большой у них – десятый. А в остальных мне приносили обувь европейского сорок первого размера, заявляя, что по американским стандартам он соответствует одиннадцатому. Но это не так, европейский сорок первый – американская десятка. Туфли не лезли на мою ногу физически, и всё равно продавцы – продавщицы так не поступали – пытались вдавить ногу рожком:
– Это одиннадцатый, ведь вы же просили одиннадцатый, это – ваш размер.
Иван прислал мне длинное сообщение – причем вне очереди. Начиналось оно с размышлений в духе научной фантастики о мальчике в пустыне, где через что-то там плывут какие-то легкие зеленые мелодии. Мальчик обратился в зеленый туман, и ему хотелось не то распасться на части, не то сложиться вместе, я так и не поняла, что именно. Всё это длилось довольно долго. Потом тема письма изменилась. Я призываю вас, слова, о мои звезды, квинтэссенция материи, написал он.
Вы – вторая стадия творения. Вы заполняете лакуны и всю пустыню. Возможно, вы – орудие для достижения цели, но эта цель – начало начал. Без вас всё теряет смысл, исчезает почва для созидания.
Про поэта – ты права. Как же ты права! Поэты – лжецы, одержимые кашей. Они хотят загнать атом назад в растворимую овсянку, жизнь – в райский сад, а любовь – в несуществующую простоту. Ты права, этого делать нельзя. Они не должны, и пусть даже не пытаются.
Это письмо наполнило меня беспримесной радостью. Именно таких слов я от него и ждала – что от любви нельзя двигаться вспять, что он зовет меня, что я должна идти. Я испытала невиданное прежде чувство умиротворения и облегчения. В птицах, падающих с небес, словно обугленные груши, я не увидела дурного знака, поэтому с открытым и легким сердцем написала ответ: Что делаешь завтра днем, в четверг? Я свободна после двух. И нажала на «Отправить». Всё это было как во сне. Ощущение сна усилилось, когда я получила ответ, причем по-русски: Увидимся завтра в 3 на ступеньках Удн.
Я знала, что «Удн.» – это библиотека Уайденера, но всё равно мне стало казаться, что это – не знание, а лишь догадка.
На завтраке в столовой один парень, с которым мы едва знакомы, пригласил меня в театр на премьеру вечером того же четверга. Он сказал, что с моей стороны это будет огромная услуга, поскольку он без ума от звукооператорши. Его слова были лишены для меня всякого смысла. Полный бред – строить планы на вечер
На библиотечных ступенях группа парней в красных спортивных костюмах позировала перед снимавшей их девушкой в таком же костюме. Щуплый юноша волок набитую книгами хозяйственную сумку, похожую на удава, проглотившего слона. Две девушки в платках спускались мне навстречу; когда они проходили мимо, одна сказала другой по-турецки:
– Надеюсь, ты не забыла очки.
Иван уже сидел там – на самом верху. Я помахала ему рукой, но он уставился через двор на лекторий. Я карабкалась по ступенькам – сначала делала шаг на каждую, а затем стала идти через одну. Этих ступенек там не меньше тысячи. Иван встал и поскакал по лестнице навстречу. Мы оба полуприподняли руки в приветственном жесте. Потом он приблизился – настолько близко он, наверное, никогда еще не был. Мы молча пошли вниз.
– Ты сидел почти на самом верху.
– В смысле?
– Ты сидел почти на самом верху.
– Почти где?
– Наверху. Лестницы.
– А, наверху. Извини. Я скрывался.
– Скрывался? – повторила я.
– Нет, конечно, не от тебя! От соседа по комнате. Ему теперь всё про тебя интересно. Я показал ему некоторые твои письма, они ему очень понравились, и он хочет познакомиться. Но этого не хочу я и поэтому скрываюсь от него весь день.
У меня появилось чувство, будто я проглотила крутое яйцо. Он показал своему соседу некоторые
– Не волнуйся, – сказал Иван, – кажется, я от него оторвался. Он почти наверняка уже дома.
Мы покинули кампус и свернули в одну из боковых улиц к реке. Конкретно по этой улице я, кажется, еще ни разу не ходила и никогда прежде не видела кафе в подвале под магазином зеркал. Мы сели за столик с желтым зонтом в кирпичном дворике, впихнутом между зеркальной лавкой и железной оградой. Иван сидел лицом к улице, а я смотрела в витрину, полную зеркал.
Мне никогда не приходилось бывать в настоящем кафе – в таком, которое в подвальчике и куда люди приходят пить эспрессообразные напитки. Я вновь и вновь перечитывала меню, словно билет к невыученному экзамену.