Идеи и интеллектуалы в потоке истории

проч.) постсоветский человек склонен решать свои проблемы частным

образом, пользуясь сетями поддержки и ориентируясь: кто

в государстве может помочь именно ему и за какую мзду.

Общие требования к государству, если вообще появляются, то

ограничиваются снижением бремени (меньше налогов, проверок,

118

отчетности, запретов) и увеличением ренты (куска общественного

пирога) для своей социальной группы [Кордонский, 2008].

Стратегия рефрейминга состоит в первую очередь в проведении

почти отсутствующих сейчас когнитивных связей между

систематическими социально-экономическими неприятностями и

неэффективностью, плохим функционированием государственных

институтов, работающих в них руководителей и чиновников, плохо

составленных и/или закономерно нарушаемых законов.

Вторая, еще более трудная, почти неподъемная мысль заключается

в том, что эти институты и законы можно и нужно менять,

начальников переизбирать, а чиновников заставлять эффективно

работать или настаивать на их увольнении.

Третий пункт состоит в том, что для всех этих изменений нужны

коллективные усилия, объединения граждан, площадки для

обсуждения их проблем и налаживания связей для сотрудничества,

общего действия.

И только на четвертом, пятом и последующих местах

обнаруживается нужность свободы слова и собраний, защищенность

законом и судом, сменяемость власти, честные выборы и т. д.

Цепочки — длинные, связи — неочевидные. Но никто не обещал,

что политическое просвещение постсоветского населения с целью

привития ценностей и принципов современной демократии будет

простой задачей.

119

Глава 8. (Не)мыслящая Россия: антитеоретический консенсус как

фактор интеллектуальной стагнации

Интеллигенты и интеллектуалы

В этой главе обсудим интеллектуальное творчество в социальном

познании, а также причины того, почему в современной России

уровень этого творчества, мягко говоря, скромен, причем мы к этому

привыкли и считаем нормальным состоянием.

Увы, фигура «интеллектуала» в отношении к «интеллигенту» уже

стала одной из главных тем нынешнего «раунда рефлексии». В статье

«Интеллектуалы», открывающей книгу с солидным названием

« Мыслящая Россия: Картография современных интеллектуальных

направлений», Виталий Куренной сочувственно приводит

пространную цитату из « Священной книги оборотня» В. Пелевина, где

различение интеллигенции и интеллектуалов проводится посредством

весьма брутальной политико-сексуальной метафоры [Мыслящая

Россия…, 2006, с. 7]. Следует признать, что Пелевин точно ухватил

суть новоинтеллигентской фобии по отношению к таинственной и

инфернальной фигуре «интеллектуала»: его нечестивую близость к

власти, тотальный цинизм и продажность, завидную энергию и

эффективность, оставляющие старорежимных «интеллигентов»

абсолютно неконкурентоспособными.

Хорошо, что кроме этих мифологем есть ясное, четкое и вполне

нейтральное социологическое понятие:

«Интеллектуалы — это люди, которые производят

деконтекстуализированные идеи. Предполагается, что эти идеи верны

или значительны вне каких-либо местных условий, какой-либо

локальности и вне зависимости от того, применит ли их кто-либо на

практике» [Коллинз, 2002, с. 65].

Далее я буду использовать термин именно в этом социологическом

значении. Соответственно, интеллектуальная стагнация — это

затяжное и ставшее привычным отсутствие самостоятельного

производства идей, значительных самих по себе, вне зависимости от

политической конъюнктуры или какой-либо видимой практической

пользы.

34 В основу главы положен текст одноименной статьи в журнале: Прогнозис.

2007. № 3. С. 284-303.

120

Дефицит творческого научного мышления

Посмотрим, как представляют состояние социально-гуманитарной

мысли в России весьма солидные эксперты. Симон Кордонский:

«Социальные ученые в большинстве своем такие же обыватели, как и

играющие на лавочке в шахматы пенсионеры, только их мнения,

верования и предрассудки выражаются калькированными с английских

терминов словами» [Мыслящая Россия…, 2006, с. 27].

Вадим Радаев прямо пишет о загнивании и нереформируемости

академических институтов, об отсутствии мобильности и ротации

кадров даже в лучших университетах (сам В. Радаев — проректор

Высшей школы экономики), о полупрофессионализме, низком уровне

исследований, цинизме и «прагматическом психозе» молодежи [Там

же, с. 35-45].

Борис Дубин сетует на отсутствие значительных интеллектуальных

событий при видимом обилии «интеллектуальных журналов» [Там

же, с. 50-57].

Александр Иванов указывает на уход гуманитарности из

российской жизни, на то, что наше время — «это годы, невероятно

бедные в интеллектуальном и духовном отношении» [Там же, с. 56].

Борис Капустин отмечает, что

«при нынешних гораздо больших возможностях для свободомыслия, чем

в советский период, наша политическая теория в целом выглядит более

робкой, прирученной и какой-то вторичной, чем, во всяком случае,