Идеальный сын

Мелодия завораживает, и, очарованная ею, я просто замираю на месте. Потом слова просачиваются наконец в моё сознание, и я, видимо, издаю некий всхлип, потому что Шелли резко поворачивает голову и в её глазах больше нет любви, а есть что-то мрачное, ненавидящее.

Я снова понимаю, что что-то со мной не так. Но теперь это осознание не скрыто от меня дымкой сонливости, нет, оно смотрит на меня прямо в упор чёрными глазами, и комната каруселью кружится вокруг. Рукой я пытаюсь нащупать дверной проём, но вместо него нащупывается только пустота, и я лечу вниз в набившее оскомину беспамятство.

Снова просыпаюсь, но теперь это не меня что-то вытягивает из сна, а сама я из него выкарабкиваюсь усилием воли. Мысли одурманены, воспоминания о прошлой ночи кажутся сном.

Во рту всё пересохло, глотать неприятно. Касаюсь пальцем губ: потрескались, болят.

Оглядываюсь, ищу, что бы попить. Нахожу только свой телефон на прикроватной тумбочке. Тянусь к нему рукой и чувствую, что она одеревенела, что её ломит. А на экране сообщение от Шелли:

Тесс, приветик, спасибо тебе ещё раз, что оставила поспать на диванчике. Вечер был классный! Прости, ушла пораньше. До работы надо успеть поплавать)) А ты мне не говорила, что ходишь во сне. Под утро встаю, а ты наверху бродишь.

В конце – поцелуй и эмодзи: смеющееся лицо, у которого из глаз брызжут слёзы.

«Приснилось мне всё-таки», – думаю я и вздыхаю с облегчением. Ходила во сне, а всё остальное был только сон. Сомнабулизма у меня не случалось с детства: мама ещё мне рассказывала с утра, что обнаружила меня в ночнушке на кухне. Интересно, это старая привычка снова включилась из-за горя или это такой побочный эффект таблеток?

Одурение не покидает меня целый день, но по крайней мере лекарства, похоже, действуют. Хотя и чувствую я себя почему-то осоловело, но настроение нормальное. По мне, уж лучше осоловеть, чем погружаться в глубины отчаяния, как вчера. Глубины, кстати, никуда не исчезли, эта пропасть всё так же где-то на задворках сознания – только поскользнись, и сразу полетишь вниз, во мрак. Но сейчас я на свету.

Джейми после школы снова был какой-то тихий, и я всё больше спрашиваю себя, что же у него на душе. Я и его спрашиваю, конечно, как могу. «Как день прошёл? Как твои дела? Тебя ничего не беспокоит? О чём думаешь? Скучаешь по папе?»

В ответ он только пожимает плечами, смотрит куда-то за спину, будто ему бы где угодно сейчас быть, только не со мной.

Только дошли до дома – сразу закрылся у себя в комнате, и я всё придумываю себе предлог подняться наверх, пройти мимо его закрытой двери. Жду, наверное, что услышу, как плачет. Но слышу я, как Джейми напевает – тихую, милую мелодию, от которой ноги прирастают к полу, а во рту пересыхает. Задерживая дыхание, прислушиваюсь: хоть бы я обозналась. По спине бежит холодок – нет, не обозналась.

Мелодия мне знакома.

И слова припоминаются. Вчера ночью их слышала. «Никогда не сомневайся, что тебя люблю».

Откуда Джейми знать, что это за мелодия, если мне всё это приснилось?

Вспоминаю тот горячий шоколад, что мне дала Шелли, сама, мол, сделаю, ты сиди. Может, подмешала что-нибудь? А на вкус он какой был, обыкновенный? Не получается вспомнить. Вчера осталось в памяти частями. Зачем приходила Шелли? Это я её позвала? В груди начинается крик. Не помню. Не помню, был ли с нами Джейми. Не помню, укладывала ли я его спать. Всё, что представляется, Шелли и холодные, полные ненависти глаза, которые на меня смотрят.

Вечером открываю свой дневник, пытаюсь понять, глядя на страницы, в чём же дело – уверена, где-то на этих листах есть ответ. Что же я упустила?

Дописываю две строчки:

«Cын необычно тихий.

Застала Шелли в его комнате глухой ночью. Пела ему. Почему?»

Перечитываю, и меня гложет совесть. Для меня Шелли столько всего сделала, что стоит спросить себя не почему она оказалась в комнате Джейми, а видела ли я её там вообще. Я ей доверяю на данный момент больше, чем собственной памяти.

Представляю себе фотографию Дилана, пытаюсь вообразить, как беспомощно ей, должно быть, было наблюдать, как его одолевает рак. В горле при мысли об утрате, которую ей пришлось перенести, встаёт ком. Четыре года прошло, она так мужественно держится. Смогу ли я так же через четыре года? Справлюсь ли я без тебя, Марк?

Конечно, справишься, Тесси, малыш.

Не понимаю только как.

Смотрю на последнюю написанную строчку и зачёркиваю её ручкой, вожу туда-сюда, пока не рву бумагу, а чернила не начинают блестеть на свету.

Глава 31

Йен Кларк

Всё это было просто странно. Какая-то женщина взялась ниоткуда, втёрлась Тесс в доверие. Зачем только это кому-то нужно, вот вопрос.

Шелли Лэнг