Идеальный шпион

Как удалось Рику вернуть в дом мир и спокойствие, я, Том, так никогда толком и не узнал, но ему это удалось, удалось, как всегда, за пять минут, и «больше никто из нас не должен ни о чем тревожиться, сынок, на всех всего хватит, твой старикан позаботился обо всем». Охваченные азартом вновь обретенного благосостояния, отец и сын упражнялись в занятиях сельских джентльменов. Европа праздновала свежеиспеченную победу, и неоперившийся подросток Пим собственноручно приобрел себе в «Хэрродсе» темно-серый костюм с вожделенными длинными брюками, черный галстук и крахмальную манишку — все по чековой книжке, и изготовился мужественно вытерпеть обещанные Сефтоном Бойдом рыболовные крючки в уши, в то время как Рик, в расцвете своей зрелости, приобрел в Эскоте усадьбу в двадцать акров с огороженной белой оградой подъездной аллеей и набор твидовых костюмов, похлеще, чем у адмирала, пару рыжих сеттеров, пару двухцветных бутсов для пеших прогулок, пару винтовок для того, чтобы запечатлеться с ними на портрете, и огромнейший бар, чтобы коротать деревенский досуг за бокалом шампанского и рулеткой, а также бронзовый бюст Ти-Пи, лишь немногим уступающий по размерам бюсту, изображавшему его самого. В усадьбу прибыл целый отряд иммигрантов-поляков, составивших штат прислуги. Новая элегантная мамаша разгуливала на каблучках по газону, покрикивала на прислугу и давала Пиму ценные рекомендации относительно правил гигиены и общения с представителями высшей знати. Появился и «бентли» и продержался несменяемый и неприкрытый в течение нескольких недель, хотя поляк-служитель, обидевшись на что-то, ухитрился напустить через щель в окне внутрь салона воды из шланга и подмочить репутацию Рика, когда на следующее утро тот потянул на себя дверцу машины. Мистер Кадлав получил темно-красную форменную тужурку и флигель неподалеку, где Олли выращивал герань, напевая из «Микадо», и для успокоения нервов то и дело перекрашивал стены. Живность и хмурый скотник придали усадьбе характер фермы, и Рик превратился в исправного налогоплательщика, что, как мне теперь известно, знаменовало собой вершину его героической борьбы с временной неплатежеспособностью. «Стыд и позор, Макси, — с важностью заявлял он майору Максуэлу Кэвендишу, приглашаемому в усадьбу, дабы проконсультировать хозяина по вопросам скачек, — стыд, позор и поношение Всевышнего, если современный человек не может воспользоваться плодами рук своих. Тогда спрашивается: какого черта и за что мы воевали?» И майор, в чьем глазу посверкивал монокль с затемненным стеклышком, ответствовал: «Действительно, за что?» — и складывал губки бантиком. А Пим, от души соглашаясь с этим, до краев доливал стакан майора. Все еще дожидаясь отправки в школу, он переживал период неопределенности и долил бы в это время кому угодно и что угодно. В Лондоне «двор» расположился на Честер-стрит в своего рода рейхсканцелярии — здании с колоннами, где порхали стаи милашек, сменявшихся по мере их устаревания, и разгуливал надутый жокей, обряженный в куртку цвета спортивного вымпела Пимов, грозя милашкам стеком, где по стенам развешаны были фотографии «недотеп» Рика, а почетная медаль в память незыблемого величия компаний, вместе составлявших империю «Рик Т. Пим и Сын», завершала эту «Стену славы». Названия этих компаний живут во мне и поныне, ведь мне понадобились годы и годы клятвенных заверений в суде, чтобы выйти из права владения, и неудивительно поэтому, что большинство названий я помню наизусть. Лучшие из них явились трофеями побед, которые Рик, как он потом себя уверил, он одерживал ради нас, и одерживал легко — шутя и играя.