Я не осознавала, что у меня отвисла челюсть, пока не решила ответить ей.
— Эта комната, эти апартаменты, — говорю я, округлив глаза. — Они потрясающие. Спасибо вам большое, Хелена.
— Чуть не забыла, — говорит она, подняв палец в воздух и направляясь обратно в спальню. — Эти цветы для тебя.
Я не замечала гигантский букет белых пионов, пока она не упомянула о них.
— Тебе будут приносить свежие цветы каждую неделю. — Хелена слегка наклоняется, касаясь носом верхушки бутона. — Дай мне знать, если предпочитаешь другие цветы.
— Пионы — мои любимые.
— В этом мы похожи. — Хелена подмигивает мне. Кажется, теперь мне нравится Хелена… по крайней мере, эта версия ее. Остается только надеяться, что она искренна.
— Я хотела тебе сказать, — начинает она, прижав руку к груди, — что искренне сожалею о том, как повела себя в нашу первую встречу. Думаю… я была шокирована. И, наверное, немного разочарована тем, что мой единственный ребенок скрыл от меня такую чрезвычайно важную новость. Не хотела быть с тобой такой холодной, Марибель. Надеюсь, ты сможешь простить меня.
— Он ничего от вас не скрывал, — говорю я. — Просто ждал подходящего момента, чтобы рассказать вам эту новость. Он хотел сообщить об этом здесь, в присутствии всех родственников.
— Ну, как бы там ни было, — она округляет глаза, а затем прищуривается, — это было не самое лучшее мое поведение в тот день, и за это я извиняюсь. Очень хочу узнать тебя поближе, дорогая. Ты, должно быть, особенная, раз мой сын решил завязать с холостяцким образом жизни.
— Спасибо вам, Хелена. Я тоже хочу познакомиться с вами поближе.
Мы стоим в тишине, глядя друг другу в глаза, а затем она кивает.
— Ладно, ну, не буду мешать тебе обустраиваться. Прошу, присоединяйся к нам, когда будешь готова, — говорит она. — Мой муж должен скоро вернуться из города с лобстерами. Ему не терпится познакомиться с тобой.
Хелена выходит из комнаты, закрыв за собой дверь, и я усаживаюсь в центр огромной кровати, окруженной миллионами мягких подушек.
Это рай на земле.
Буквально.
Я хочу остаться здесь навсегда.
Приглушенный стук в дверь вырывает меня из моей сказки о Золушке, и я вскакиваю, поправляю шляпу и причесываю волосы.
— Войдите, — кричу я.
Дверь открывается, и входит Хадсон.
— Просто хотел проведать тебя. Тебя устраивает эта комната?
— Шутишь? — Я поднимаюсь и подхожу к нему, не в силах перестать улыбаться. — Это самая прекрасная комната, которую я когда-либо видела в своей жизни.
Он смеется, словно думает, что я шучу.
Но я серьезна.
— Я могла бы остаться жить здесь, — говорю я. — Навсегда.
— Давай не будем торопить события.
Я закатываю глаза.
— Ты же знаешь, что я имею в виду.
— Она разместила тебя в восточной башне, — говорит он.
— Это плохо? — Я выгибаю бровь.
— Ты будешь здесь совсем одна. — Он засовывает руки в карманы и подходит к окнам. — Все остальные будут в южном крыле. Или в гостевом доме.
— Может, она просто хотела, чтобы у меня было личное пространство? Я не собираюсь жаловаться на эту комнату, — говорю я со вздохом. — То есть, как я могу? Только посмотри, какой вид.
— Ты еще не видела, какой вид из моей комнаты.
— Пытаешься внушить мне комплекс? Твоя мама была довольно милой, предоставив мне эти прекрасные апартаменты, и извинилась за свое поведение при нашей первой встрече. Не заставляй меня усомниться в ее намерениях, иначе это будут очень долгие четыре недели.
Хадсон подходит ближе, берет мои руки в свои и почти прижимается своим телом к моему.
— Просто хочу, чтобы ты была ближе ко мне, вот и все.
Я наклоняю голову, фыркая.
— Тебе не нужно этого делать. Никто не видит.
— Делать что?
— Притворяться.
— Я не притворяюсь. Я хочу, чтобы ты была ближе, — говорит он, вглядываясь мне в глаза.
— Зачем? Ради зова плоти?
— Зов плоти? Кто-то еще употребляет такое выражение?
Снова закатываю глаза, а он скользит руками по моей талии. Я вдыхаю его аромат, и мое сердце пропускает удар, а в следующую секунду несется вскачь.
— Я совершенно не понимаю, что ты делаешь, — говорю я, наполовину подразнивая, наполовину говоря правду. — Почему мне кажется, что прямо сейчас ты хочешь меня поцеловать?
— Прямо сейчас я хочу сделать гораздо больше, чем просто поцеловать тебя. — Хадсон смеется, рукой скользя вверх по моей руке, а затем замирает под моим подбородком. Его губы становятся все ближе, но не переходят опасную границу. — Мари, я знаю, кто мы друг для друга. Знаю. Но быть с тобой здесь… это словно глоток свежего воздуха… по-другому я не могу описать это чувство. То, что ты в этом платье… и то, что моя мать поместила тебя вне зоны моей досягаемости… это самая настоящая чертова пытка.
— В любом случае, тебе бы ничего не обломилось.
— Не обломилось? Мари, ты уже была моей, — говорит он. — Но я хочу тебя снова.
— Что заставляет тебя надеяться, что это чувство взаимно?
— Если я тебя поцелую прямо сейчас, — спрашивает он, — ты меня остановишь?
Тепло его губ едва касается моих, хотя он не целует меня. Пока.
Кто-то в углу откашливается, и наши затуманенные страстью взгляды устремляются в ту сторону.
— Здравствуй, мама, — говорит Хадсон.