Идеальное отражение

Странное это было ощущение — я осознавал, что я, сталкер по прозвищу Лис, нахожусь в чужом теле, только похожем на моё собственное, и в то же время как бы краем уха слышал мысли того сознания, что обитало в этом теле обычно, а сейчас перенеслось в моё.

«Поменяться телами» — был такой старый американский фильм.

А как насчёт: «Поменяться душами»? Или у дубля нет души?

Я понимал, что он удивлён, напуган и рассержен, почти так же, как я, но в то же время глубинно спокоен, как не может быть спокоен нормальный человек, обуреваемый тревогами и заботами.

Затем одна картинка распалась на две и из статичной превратилась в подвижную.

Вот я поднимаю «Страйк», и незнакомый круглолицый мужик выбивает его у меня из руки…

Вот я прыгаю в сторону, и залп «мегер» не причиняет мне вреда, а «Шторм» в руках бьётся, как живой…

Поток мыслей тоже разбился на два, и они причудливо потекли рядом, то соединяясь, то расходясь, то соприкасаясь боками, лишь слегка проникая друг в друга: проклятые праведники… нужно уничтожить его, уничтожить!… сколько это будет продолжаться?… путь важнее всего… нужно вернуться, разорвать соединение… пора идти дальше, следующий шаг не ждёт…

Я напряг, я даже не знаю, что можно напрячь, будучи в бесплотном состоянии… напряг что-то и вновь полетел, на этот раз вверх. Всё естество моё пронзила резкая боль, сдвоенное существование прекратилось, и я обнаружил себя лежащим мордой в землю.

Кто-то тяжёлый придавливал меня к поверхности нашей родной планеты, да ещё и фиксировал руки.

— Хватит, — сказал я, сплевывая замешанную на пепле грязь.

— А чем докажешь, что ты — это ты? — спросил «кто-то тяжёлый» низким голосом Синдбада.

— Могу песню спеть, — предложил я, немного подумав. — Ту самую, про зиму.

— Валяй.

Должно быть, со стороны это выглядело смешно — один мужик в боевом костюме прижимает к земле другого, а тот задушенно хрипит, пытаясь соорудить хоть какое-то подобие мелодии:

— Зима раскрыла белые объятья, но я морозов не боюсь… Это в городе мне грустно было, это в городе мне грустно было, ну а в зоне я смеюсь, смеюсь, смеюсь… Три белых коня, три белых коня, декабрь, январь и февраль… Ну что, хватит?

— Хватит, — сказал Синдбад.

Тяжесть с моей спины исчезла, и я смог подняться.

— Вовремя я тебе пушку отдал?

— Очень вовремя. — Он вручил мне «Шторм», а сам сходил туда, где валялся «Страйк». — Ещё немного, и ты… то, что было тобой, начало бы стрелять в нас, язви меня джинн.

Я усмехнулся и принялся отряхиваться — боевой костюм, конечно, не вечерний, но лучше и его держать в чистоте. Мысль о том, что после «слияния» с дублем в одно целое нужно «вымыть с мылом» и мозги, я поспешно отогнал в сторону.

Нужно, конечно, но вот как это сделать?

Глава 14 Железная буря

10 февраля

Синдбад, надо отдать ему должное, не стал проявлять нетерпение и расспрашивать, что в этот раз было и как. Он благоразумно дождался, когда я немного соберусь с мыслями, успокою разбушевавшиеся эмоции и захочу говорить сам.

Желание это пришло ко мне минут через пятнадцать после коннекта.

— Он в Новосибирске, в центре города, — сказал я. — Сражается с теми праведниками, которых мы видели.

— А если погибнет? — спросил Синдбад.

— Если… — тут я осёкся: учитывая, какая связь установилась между мной и дублем, связь невидимая, но в то же время прочная, как поверхность металлического, идеально чистого зеркала, гибель одного не может не отразиться на другом. Вот только как, чёрт возьми? Кто сможет ответить на этот вопрос? — Если он погибнет, я, наверное, это почувствую… Наверное, мне будет плохо…

А что, если сознание или «душа» того существа, что возникло в «Мультипликаторе», после разрушения своего вместилища попытается перебраться в моё тело?

Пройти по проторенной дорожке, знакомым путём.

И сделать меня настоящим одержимым.

И вновь появляется вопрос — заметит ли кто, что в теле Лиса поселился новый хозяин? Если он возьмёт надо мной верх, то, скорее всего, никто ничего не заметит, поскольку для окружающих мало что изменится. Ну, двинулся опытный проводник мозгами, стал ещё более странным, чем ранее, но так ведь рано или поздно все, живущие внутри Барьера, повреждаются в уме.

Разве что Синдбад и Колючий обнаружат подмену, да и то потому, что я попытаюсь их убить.

— Но поскольку пока у меня всё нормально, то он жив! — заявил я, изо всех сил про себя твердя: «Этого не может быть! Этого не может быть! Не может быть!» — И, судя по тому, что я понял, скоро пойдёт сюда.

Но ежели чужая «душа» — будем называть это так — не сумеет подавить мою, но сможет уцепиться за мои мозги, то мы получим случай раздвоения личности. И опять же никто особо не удивится — это Пятизонье, братцы, и здравый рассудок тут сохранить не проще, чем девственность в борделе.

— Пойдёт сюда? — Синдбад посмотрел на меня недоверчиво.