Идеал воспитания дворянства в Европе, XVII–XIX века

Павел Строганов воспроизводил такие чувства, пусть и в более краткой форме, в письмах к отцу, написанных на французском и русском языках во второй половине 1780‐х годов[519]. В некоторых из этих писем Павел раскаивался в том, что он считал своей ленью (paresse), упрямством (obstination), непокорностью («не хотевши никаким образом слушать»), а также в нарушении данных им прежде обещаний вести себя лучше[520]. Более того, он выражал и сочувствие своему гувернеру, которого делал несчастным[521]. Наконец, Павел понял, что дурное поведение в отношении наставника нежелательно, потому что впоследствии он воспроизведет его в обществе: «Вы знаете, что мой величайший порок по сих пор есть ленность. Господин Ром много трудился, чтоб во мне искоренить оной. В том, как и во многих других вещах я был столь глуп, его не хотел слушать, на то вас покорно прошу мне ето простить, ибо чувствую, что тем вам и всем моим родным буду очень не угоден»[522]. Хотя Павел неоднократно выражал сожаление, что разочаровал Ромма и своего отца, активное использование им языка покорности противоречило этосу сентиментализма. Педагогические теории, лежавшие в основе его воспитания, имели своей целью заменить внешний контроль внутренними установками, в первую очередь симпатией и чувствительностью, которые должны были мотивировать человека быть великодушным и приятным в общении.

Никогда Павел не излагал на бумаге принципы, которым его старался научить гувернер, подробнее, чем в письме от декабря 1790 года. Адресовано оно было уже не Ромму, а Демишелю, близкому другу и доверенному лицу Ромма. К этому времени Павел, выполняя требование Екатерины II и Александра Строганова, расстался со своим наставником. В этом письме Павел назвал три принципа, которыми он собирался руководствоваться в будущем: «справедливость, разум, чувство». Он выразил надежду, что, несмотря на все слухи, которые ходят о нем в России, он сможет по возвращении отдать «свою кровь и свое состояние […] согражданам»[523]. Время показало, что для Павла верность «согражданам» взяла верх над верностью Ромму: по возвращении в Россию он порвал связи со своим бывшим гувернером.

* * *

Хотя во время Французской революции Ромм проявил себя как радикальный политик, ценности, лежавшие в основе его проекта, были обычными для эпохи Просвещения. Их сторонниками были многие известные писатели: от Фенелона и Локка до Саси, госпожи де Ламбер, Бонне, госпожи д’Эпине, но в первую очередь – Руссо. Существовали и посредники, распространявшие новые теории, – в нашем случае граф Александр Головкин, чьи личные достоинства, высокий социальный статус и дружеская привязанность к Александру Строганову и Ромму способствовали восприятию ими этих идей.

Вслед за Руссо и другими они стремились создать человека, который был бы «любящим и чувствительным», полагая, что достижение этой цели будет иметь значительные последствия для общества и государства[524]. Они считали необходимым построить дружеские отношения между гувернером, отцом и учеником, чтобы внушить ученику нужные сердечные качества. Ромм и Александр Строганов довели этот принцип до предела, общаясь на равных и добиваясь друг от друга выражений нежной привязанности. Ромм передал этот язык своему ученику. В основе его педагогической миссии лежал принцип добровольности, а результатом воспитания должен был стать «ревностный гражданин», который будет с равной пылкостью служить друзьям, семье и родине.

Александр и Павел Строгановы оставались верны этим идеалам многие годы после того, как прервали отношения с Роммом. В сущности, наставник оставался частью их жизни. По возвращении в Россию Павла Строганова приветствовали в доме его отца как юного Телемака, вернувшегося из странствий. Анонимный автор поэмы, написанной в память об этом событии, представил его приключения как триумф: молодой человек оказался достойным нежных слез отца, да и Ментор, тоже достойный слез своего ученика, забыт не был.

Отколе Телемак к нам юный вновь явился
Прекрасен, столько же и взором и душей!..
Я зрю уже, что ток слез радостных пролился
Из нежных отеческих Улиссовых очей?..
Се юный Строганов, полсвета обозревший,
В дом ныне отческий к восторгу всех пришел;
. .
Почто же Мантор с ним уж более не зрится?..
Как Фенелонова Минерва он исчез,
Да тако баснь сия во яве совершится
И Телемаковыя достоин будет слез[525].

Автор изобразил Павла Строганова как человека, заслужившего уважение всех честных людей, готового править Итакой и облачиться в мантию отца. Его последующая деятельность при дворе Екатерины II, Павла I и Александра I оправдала эти ожидания.