Читаем Идеал воспитания дворянства в Европе, XVII–XIX века полностью

Исследователи, начиная с Марка де Виссака, считали, что Ромм был несчастлив по причине домашних неурядиц[487]. Трудности возникали из‐за плохих отношений наставника с Екатериной Строгановой. В сердитой записке он указал на неуважительное отношение, которое он встретил со стороны ее окружения: «Тот факт, что в этой стране гувернеры окружены недоверием и чем-то вроде бесчестия, слишком тревожит мою чувствительность, поэтому я буду стараться как можно меньше беспокоить моим присутствием тех лиц из вашего общества, которым было бы неприятно дышать одним воздухом с учителем (outchitel)»[488]. По мнению Галанте-Гарроне, Ромм был несчастлив в Петербурге и из‐за сложной любовной связи с Антуанеттой Доде, фрейлиной графини. Доде и сама не была счастлива. Ее отношения с графом, очевидно, были хорошими[489], но к своей покровительнице она, по всей видимости, относилась с презрением. Доде винила Екатерину Строганову в распущенности, хотя жизнь Александра Строганова ей тоже не казалась образцом приличия[490]. Хотя все эти источники напряжения были очевидны уже в 1780 году, разрыв между Роммом и Александром Строгановым состоялся тем не менее не сразу. Остается неясным, почему он произошел примерно через пять лет.

Охлаждение Ромма к Александру Строганову совпало с его решением покинуть Россию. В качестве предлога для отъезда Ромм говорил о продолжении образования за границей, Grand Tour, и это позволяло ему взять Павла с собой[491]. В XVIII веке Grand Tour был кульминацией в образовании каждого молодого человека из знатной семьи. Обычно он начинался, когда ребенку исполнялось 16 лет[492]. Ромм, однако, начал просить об отъезде в 1785 году, когда Павлу было всего 13. Примечательно, что в своих письмах к Строганову Ромм, говоря об отъезде, часто упоминал о дружеских чувствах к Павлу и к Головкину, но не к своему адресату: «Я проникся дружескими чувствами к Павлу, я считал заботу о нем своим долгом перед покойным графом Головкиным […] но если мой успех невозможен, не означает ли это, что я буду действовать против собственной совести, против дружбы, побуждающей меня заботиться о благе ребенка […] если я буду придерживаться решения, которое может быть пагубным и вредным для Попо?»[493]

Ромм преуспел в создании с Александром и Павлом Строгановыми отношений, построенных на дружеских излияниях. В основе отношений лежало чувство привязанности, причем Ромм мог забрать его обратно. Главной же функцией чувствительных высказываний была воспитательная: Павла учили на языке сентиментализма воспринимать собственное будущее и себя как взрослого человека.

<p>Ромм и Павел: чувство как залог успеха</p>

Применение западных педагогических теорий к воспитанию Павла должно было обеспечить будущее семьи Строгановых. Ромм пообещал сделать Павла человеком, достойным «нежности» (tendresse) родителей и «уважения» всех «честных людей» (honnêtes gens)[494]. Для Ромма неотъемлемой частью этого проекта была дружба. Личное и интимное было неразрывно связано с общественным и гражданским, а интенсивность дружеских чувств к конкретному человеку пробуждала внимательность к согражданам. Наградой должна была стать высокая общественная и политическая роль. Как объяснил Ромм в 1787 году в письме троюродному брату Павла Григорию Строганову, приглашая последнего присоединиться к ним и подружиться с его воспитанником, этот «союз оживит чувства, связывающие вас с вашими родителями, с вашей родиной, и даст вам почувствовать, что вы удалились от них лишь для того, чтобы однажды вновь оказаться среди них и предстать перед вышестоящими особами, будучи в полной мере достойным любви первых и внимания вторых»[495]. Поощряя дружбу Павла Строганова с другими молодыми людьми, Ромм считал свои собственные отношения с мальчиком главным источником нравственного роста, целью которого было сделать Павла достойным сыном и гражданином.

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология