Идеал воспитания дворянства в Европе, XVII–XIX века

Сентиментальные личные черты, став важными признаками будущего политического успеха, вместе с тем оставались ценны и сами по себе. Воспитание Павла Строганова выделило его среди равных ему по статусу людей как человека высоких нравственных качеств, и хотя он произвел положительное впечатление при дворе, самому ему пришлось там нелегко. Его стареющий отец в конце 1790‐х – 1800‐х годах постепенно удалился от двора, но продолжал пользоваться тем же сентиментальным языком, которым он общался с Роммом, в шутку компенсируя свое семейное честолюбие выражениями нежности к сыну, «дорогому другу»: «Хотя я не занимаю большого места при дворе, я надеюсь занимать большое место в вашем сердце»[526]. Статус верного отца, достойного любви своего сына, стал важной составляющей устремлений Александра Строганова.

Владислав Ржеуцкий Pro et contra: идеал воспитания высшего дворянства в России (вторая половина XVIII – начало XIX века) [527]

В своей книге о российском образовании XVIII века Д. Блэк писал: «В России император и только император был инициатором серьезной педагогической деятельности», «история русского образования есть прежде всего история государственной монополии»[528]. Устойчивость представления об исключительной роли государства в образовании в России века Просвещения объясняется заложенной еще в то время парадигмой, в которой монарх играл лидирующую роль во всех главных областях жизни государства. Следование этой парадигме и легкодоступность источников по истории государственной школы приводили к выводам о несущественности других форм образования, о которых историки имели туманное представление, – прежде всего частного обучения как в пансионах, так и на дому[529]. Даже примерный подсчет количества учеников в главных дворянских учебных заведениях империи позволяет понять, что институциональное обучение не могло охватить бόльшую часть детей дворян и до конца XVIII века многие получали образование вне стен государственных учебных заведений. Этот вывод справедлив в отношении как мелкого, так и высшего дворянства.

У нас нет детальных данных о динамике выбора формы обучения разными сегментами дворянства, но некоторые обобщения можно сделать на основе последних исследований. До 1760‐х годов, согласно Игорю Федюкину[530], в Сухопутный шляхетный кадетский корпус в Петербурге принимали значительное число детей среднего и высшего дворянства, хотя Корпус первоначально задумывался как учебное заведение преимущественно для бедного дворянства, не располагавшего своими средствами для того, чтобы дать достойное образование своим детям. Однако после реформы 1760‐х годов, проведенной Иваном Бецким, количество учеников в Корпусе значительно увеличилось за счет прежде всего сыновей бедных дворян. Возможно, в результате этих изменений высшее дворянство начинает выбирать для своих отпрысков иные формы образования, чаще – образование на дому и заграничное образовательное путешествие. Согласно Александру Феофанову, в последнюю треть XVIII века эта тенденция будет набирать силу и затронет практически все учебные заведения, в которых могло учиться дворянство (за исключением элитарного Пажеского корпуса): родители из числа высших армейских чинов (первые три класса по Табели о рангах) не хотят, чтобы их сыновья учились за одной партой с детьми мелкого дворянства[531]. Вывод Марка Раева о том, что «воспитание в России было неотъемлемой частью службы»[532], возможно, верен, если мы говорим о государственном институциональном обучении. Однако трудно согласиться с этим тезисом в отношении высшего дворянства: ориентация на потребности службы не позволяет объяснить, почему именно такой идеал воспитания сформировался в этом социальном слое[533].