Уже первые, студенческие работы показали, наряду с высоким уровнем, преобладающие интересы молодого ученого, проявлявшиеся еще со времен семинара А. Б. Долгопольского. Безусловно, Старостин мог бы добиться успеха в любой области лингвистики, тем более что в студенческие годы он получил прекрасную школу в экспедициях А. Е. Кибрика в Дагестане. Там студентов учили записывать в полевых условиях и обрабатывать материал малоизученных или вовсе не изученных языков, уметь работать с конкретными языками и видеть в каждом из них специфическое проявление общих закономерностей человеческого Языка. Сергей Анатольевич мог бы великолепно заниматься и современными языками, и синхронным изучением древних языков, и общей теорией языка. Иногда он всем этим и занимался, о чем я еще буду говорить. Помню, как в 1978 г. во время экспедиции на Сахалин он мне рассказывал свои идеи о древнекитайском языке. Вопреки преобладающим в нашей китаистике традициям, но очень убедительно он доказывал, что в этом языке не было частей речи, а каждое слово могло выступать и в функции имени, и в функции глагола. Например, в зависимости от контекста одно и то же слово могло соответствовать русским словам
Как сказано в учебнике «Сравнительно-историческое языкознание» С. А. Старостина и С. А. Бурлак, «Сравнительно-историческое языкознание (лингвистическая компаративистика) – наука, занимающаяся сравнением языков с целью установления их родства, их генетической классификации и реконструкцией праязыковых состояний». Лингвист-компаративист на основе строгой методики сопоставляет известные языки и реконструирует праязык, от которого эти языки произошли. Сравнительно-историческое языкознание не следует смешивать с историческим языкознанием, выявляющим историю языков в период существования на них письменности путем сравнительного анализа письменных памятников разных эпох». Старостин занимался и историей языков, но его все-таки, прежде всего, влекла компаративистика, для которой письменные памятники – лишь вспомогательный материал при реконструкции более древних, как правило, дописьменных языковых состояний.
Расцвет сравнительно-исторического языкознания пришелся на XIX в., когда путем многочисленных проб и ошибок был выработан великий сравнительно-исторический метод, исторически первый из строгих лингвистических методов. За столетие было установлено и доказано родство многих языков, входящих в большую индоевропейскую семью. А это русский и другие славянские, английский, немецкий, французский, испанский и другие языки Европы, да еще иранские языки и многие языки Индии, включая хинди, урду и бенгали. Результаты были впечатляющими и для профессиональных языковедов, и для неспециалистов, которые часто интересуются проблемами происхождения и родства языков, народов и культур (к сожалению, этот интерес часто выходит за пределы науки, а то и приобретает опасные формы). В течение XIX в. большинство крупных лингвистов были индоевропеистами, а проблемы компаративистики находились в центре теоретических споров.
В начале ХХ в. ситуация в лингвистике стала меняться. Ученые пришли к выводу о том, что существует «перекос» в сторону исторического и сравнительно-исторического изучения языков, что необходимо изучение структуры языка вне связи с его историей. Такой переход (как говорят историки науки, «смена научной парадигмы») упоминается в ряде моих очерков. Большинство их персонажей отошли от проблем компаративистики (или занимались ими в весьма специфической форме, как Н. Я. Марр). Теоретические споры стали идти не здесь, а сравнительно-историческим языкознанием большей частью занимались ученые-эмпирики, погруженные в конкретику и далекие от теоретической лингвистики. Это не значит, что компаративистика перестала развиваться. Наоборот, если в XIX в. она почти не выходила за рамки индоевропеистики, то в ХХ в. началось интенсивное изучение тюркской, семитской, финно-угорской и других семей. А с начала 60-х гг. ХХ в. в СССР стала активно развиваться так называемая ностратическая гипотеза, согласно которой индоевропейские, тюркские, финно-угорские языки и еще ряд семей входят в более древнюю ностратическую макросемью. Эти исследования начал замечательный ученый В. М. Иллич-Свитыч (1934–1966), рано погибший, попав под грузовик, в год, когда Сережа Старостин стал заниматься лингвистикой. Их продолжили А. Б. Долгопольский, уехавший в 1976 г. в Израиль, и В. А. Дыбо, работающий в Москве до сих пор. Сергей Анатольевич связал жизнь с этим кругом лингвистов со школьных лет, став в нем сначала учеником, потом коллегой, потом лидером.