Языковеды, востоковеды, историки

За свою жизнь мой отец не встречал никого, кто был бы так способен к языкам. Как правило, наша интеллигенция тех лет с точки зрения знания языков делилась на две категории: одни их знали с раннего детства (отец с восхищением рассказывал про семьи, где дети должны были один день говорить по-немецки, следующий по-французски, третий по-английски), другие их не знали или, как отец, могли лишь читать. Отец даже говорил, что наши историки по сравнению с дореволюционным временем многое приобрели и в методологии (марксизм!), и в общем кругозоре, но потеряли в знании языков. Однако и среди потомственных интеллигентов редко кто мог выйти за пределы трех основных западных языков, уже знание испанского или польского казалось экзотикой.

В издательстве было немало переводчиков, но остальные специализировались по одному языку, редко по двум. А Старостин, вовсе не потомственный интеллигент, мог свободно говорить и, естественно, читать на более чем десятке языков, включая совсем редкие. И еще одна черта, резко отличавшая его от остальных сотрудников издательства: те давно закончили процесс освоения иностранных языков, кто в детстве, кто в институте, а Старостин все время расширял свой багаж, учил все новые и новые языки.

Как-то отец слышал разговор Анатолия Васильевича по телефону с испанцем, тот повторял лишь одно слово Si ‘Да’. Отец сказал ему после этого: «Ты что, кроме Si, ничего не знаешь?». Старостин очень огорчился и следующим летом специально поехал вожатым в пионерлагерь к испанским детям, потом он уже говорил на этом языке свободно. В эти же годы он осваивал и языки Прибалтики, отец от него узнал, что два языка из трех (литовский и латышский) очень похожи друг на друга, поэтому их можно учить одновременно, а третий язык (эстонский) совсем на них не похож, и он изучается отдельно.

Отец считал, что все дело в определенном центре мозга, который ведает языком, и у Старостина он достиг особого развития. Может быть, это и так: наука только начинает подступаться к этим вопросам. Но, надо сказать, Анатолий Васильевич выделялся своими способностями лишь в одной области. Работая в исторической редакции, он очень хотел стать кандидатом исторических наук, но диссертация не получилась. Он не укладывался в сроки, и отцу, тогда уже кандидату наук, поручили посмотреть, как идет работа. Оказалось, что Старостин сделал огромное число выписок из литературы на самых разных языках вплоть до португальского, но связать все это в самостоятельный текст не мог. Так он никогда и не защитил диссертацию. Не владел Старостин и стилем: над его переводами смеялись, и редакторам приходилось их сильно править.

Через некоторое время Старостин подал заявление об уходе, мотивировав это так: «Стало скучно, языки повторяются. Уйду в Гослитиздат, художественную литературу переводят с большего числа языков». Потом отец лишь изредка его встречал, при одной из встреч он спросил Старостина, где тот сейчас работает. Он ответил: «В Литературном институте, преподаю таджикский язык и таджикскую литературу». В журнале «Вопросы литературы» в 60-е гг. публиковали письма Б. Л. Пастернака грузинским писателям, и тот в одном из писем жаловался на подготовленные Старостиным подстрочники. Умерли мой отец и А. В. Старостин почти одновременно в конце 1980 г.

Во время одной из встреч отец спросил Старостина: «Верно ли говорят, что твой сын по знанию языков тебя обогнал?». Тот ответил: «Пока нет, но языков десять он уже знает». Речь шла не о Сергее Анатольевиче, а о его старшем брате. Так что семья дала, по крайней мере, троих полиглотов. Не знаю, относится ли к этой категории сестра Сергея Анатольевича, но и она выбрала себе редкую специальность: румынскую литературу.