Читаем Языковая структура полностью

Во-вторых, мы имеем в виду только лингвистов и отрицаем целесообразность математических обозначении только для лингвистов. Но математическими обозначениями, кроме самих математиков, пользуются также и инженеры, конструкторы, техники, которые должны сами судить о целесообразности и размерах применения математических обозначений в их областях. Это не дело лингвистов, которые только в редчайших случаях могут быть специалистами также и в математике. Обычно лингвисты знакомы только с элементарной математикой, да и ту они очень скоро забывают; а лингвист, изучающий математику для целей своей науки, почти всегда оказывается самоучкой и дилетантом. Поэтому о применимости математических обозначений в технике пусть судят сами техники. Лингвист не знает математики и не обязан ее знать, поскольку он занимается предметом не менее, а, может быть, даже и более сложным, чем сама математика. Правда, когда ему преподносят математические и лингвистические формулы, то он волей-неволей пытается их понять и начинает в них разбираться. Но, поскольку он занимается собственным предметом, то вправе защищаться от тех методов, которые уводят его от лингвистики и заставляют лингвистический предмет понимать как нелингвистический.

Наконец, приступая к анализу применимости математических обозначений в лингвистике для лингвистов, мы должны сделать еще три кратких замечания.

Во-первых, обозначая свои лингвистические достижения математическими знаками, лингвист впадает в абстрактно-объективистскую метафизику, т.к. эти лингвистические обобщения он превращает в абстрактную метафизику идей, которая в лучшем случае для него бесполезна. Что же касается идеологической порочности такого рода обозначительных приемов, то обнаруживать и доказывать ее мы считаем излишним.

Во-вторых, всякое математическое обозначение в лингвистике для лингвистов и всякая операция с ними основаны на логической ошибке petitio principii: сначала делается или используется лингвистический вывод, а потом отбрасывается и как бы забывается и, наконец, тайным путем делается математический вывод, который, якобы, не основан на эмпирическом изучении естественных языков и который впервые только и делает их понятными и научными.

И, в-третьих, математические обозначения, которые в самой математике являются вполне конкретной и реальной картиной математического предмета, в области лингвистики часто оказываются пустой и бессодержательной формой, которая не только лишена содержания, но отсутствием содержания в которой многие математические лингвисты как раз и щеголяют. Однако форма, лишенная содержания, является уже самостоятельным предметом, а не просто формой, которой может являться только при наличии соответствующего содержания, и, кроме того, формой самостоятельной, объективистски-субстанциальной и, значит, требующей для себя собственного обозначения. Нетрудно заметить, что при таком подходе к форме всякое ее обозначение должно требовать все нового и нового обозначения, так что количество таких обозначений должно уйти в дурную бесконечность.

Такого рода оценка математических обозначений в нематематических областях представляется нам очевидной и не требующей доказательств. Однако этим еще не решается вопрос о значении математических обозначений в лингвистике вообще. Здесь высказывается много разных взглядов, то правильных, то неправильных, и большей частью вполне случайных. Поэтому уже давно наступила пора дать себе ясный логический отчет как в сущности лингвистического знака, так и в сущности языкового знака. В данном разделе и ставится цель дать ясную и простую формулу, выражающую собою отношения обоих знаков с полным и непредубежденным изображением научной роли обеих областей[61]. Чтобы дать эту логическую формулу в точном виде, мы должны выдвинуть следующие тезисы.

<p>§ 1. Основное отличие языкового знака от математического</p>
Перейти на страницу:

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки