Язык шипов

Солдат! – мысленно возразил щелкунчик, но тут же упрекнул себя: – Нет, ты только притворяешься солдатом. Это не одно и то же.

Часовщик снова засмеялся.

– Ты ничего о себе не знаешь.

Йозеф. Так ведь его зовут? Или это имя принадлежало одному из гостей на празднике?

– Кто ты? – спросил щелкунчик. Ему хотелось спрятаться, но за спиной находился только шкаф. – Кто ты и чем занимаешься?

– Я – простой ремесленник.

– Зачем ты заставил меня предать Клару?

Дрёссен расплылся в ухмылке. Красивые дамы и элегантные господа, почитавшие за честь принимать часовщика в своих домах, сейчас не узнали бы этого хищника – волка, оскалившего зубастую пасть.

– Ты не присягал на верность Кларе. Я создал тебя у себя в мастерской, – произнес он. – Я вставил тебе в рот детский пальчик, сжал твои челюсти и – крак!

– Безумец… – ошеломленно покачал головой щелкунчик.

– Ты сделан из дерева.

Щелкунчик приложил ладонь к груди.

– У меня бьется сердце. Я дышу.

Часовщик ухмыльнулся еще шире.

– Кузнечные мехи дышат, раздувая огонь. Часы тикают. Разве они живые?

Может быть, – подумал щелкунчик. – Может быть.

– Ты не мечтаешь, – неумолимо продолжал часовщик, – не испытываешь желаний. У тебя нет души. Ты – игрушка.

Я – игрушка. Сердце щелкунчика стало биться медленнее. Нет! Он верил Кларе, когда та называла его своим возлюбленным принцем. Верил Фредерику, утверждавшему, что он – солдат армии, которой тот командует. И одно, и второе – правда. И одно, и второе – ложь. Тогда получается, что он – деревянная игрушка и одновременно – живой человек.

Крысиный король говорил: нужно хотеть сильнее.

– Я хочу… – щелкунчик запнулся. Чего именно ему хочется? Он не мог вспомнить. Как все началось? – Я был…

Часовщик наклонился к его уху.

– Ты был младенцем, которого я забрал из сиротского приюта. Я кормил тебя опилками, покуда ты не задеревенел.

– Нет, – прошептал щелкунчик и вдруг ощутил, что живот набит стружкой, а в глотке першит от мелкой древесной пыли.

– Я выкрал тебя из детской больницы. Сухожилия заменил проволокой, кости – протезами из дерева и металла. Ты скулил и визжал, пока я не вырезал тебе голосовые связки, чтобы освободить горло и, по моему желанию, заполнять его тишиной или приятными словами.

Щелкунчик рухнул на пол. Позвать на помощь он не мог. В голове – пустота. В груди – пустота. Во рту – горечь грецких орехов.

Дрёссен навис над бедной раздавленной игрушкой. Он казался слишком большим, слишком высоким и далеким. Щелкунчик понял, что уменьшается в размерах.

– Ты – не более чем мысль в моей голове, – проговорил часовщик. – Ты был ничем и снова превратишься в ничто, едва я перестану о тебе думать.

Щелкунчик посмотрел в холодные голубые глаза Дрёссена и узнал цвет. Он нарисовал мне такие же глаза, как у себя. Осознание собственного «я» начало меркнуть. Он – всего лишь Дрёссен. И всегда был только Дрёссеном.

За плечом часовщика мелькнула залитая лунным светом подъездная аллея, вдали – укрытые снегом поля. Дорога уходила за поворот и вела… куда? В город? В Кеттердам? Щелкунчик мечтал увидеть его – извилистые каналы, скрюченные домишки, жавшиеся тесной кучей. Он представлял себе наползающие друг на друга крыши, лодки на воде, торговцев рыбой, зазывающих покупателей… Нет, бесполезно. Этого было недостаточно. Я – игрушка. Мне хватит и полки в шкафу.

Он почувствовал, как его подняли с пола. Впрочем, Дрёссен не стал сажать щелкунчика в шкаф, а понес к камину. Станут ли Клара и Фредерик его оплакивать?

Неожиданно часовщик вскрикнул и глухо выругался. Мир вокруг завертелся: щелкунчик почувствовал, что падает. Удар об пол был сильным и громким.

Цок-цок-цок. Дробный стук когтей по паркету сопровождался многоголосым писком. Крысы, хлынувшие в столовую из щелей в стенах, кишащей массой карабкались вверх по ногам Дрёссена. Часовщик сбивал и стряхивал серых тварей, неуклюже пятясь.

– Помни, кто ты есть! – раздался над ухом щелкунчика высокий, пронзительный голос. Крысиный король поправил съехавшую набок корону.

Я – игрушка, – думал щелкунчик. – Я помню, как создатель склонился надо мной с кистью в руке, помню его сосредоточенный взгляд. Он трудился над подарком для девочки, которую хотел обольстить. С самого начала щелкунчик был проклят. Ах, если бы он был сотворен мастером с чистой душой! Если бы у него был настоящий отец…

– Так держать, капитан! – подбодрил Крысиный король.

– Прочь, мерзкие твари! – вопил Дрёссен, расшвыривая копошащихся крыс.