Язык птиц

И на речи завесой легло покрывало,
Шум вопросов умолк, и ответов не стало.

Птицам так было горько от вещего слова,
Что и разум не в силах помыслить такого.

И понятно им стало: задача трудна,
Да и птицам едва ли доступна она.

3070 Разуверясь в себе, все безгласными стали,
В безысходной печали несчастными стали.

Речь Удода их души губила незримо,
И из уст их изверглось кружение дыма.

Лишь узнали они, как их цель тяжела,
В тот же миг многим птицам погибель пришла.

И от скорби навеки затихли иные,
И в смятенье пустились в полет остальные.

И, годами не зная покоя, летели,
И не мнилось бежать им от гибельной цели.

3075 Через горы и долы их путь проходил,
Мчались быстро, пока не остались без сил.

Им в дороге случились такие напасти,
Что вовеки никто не расскажет и части.

Если путь твой проляжет в ту сторону света,
И случится воочью увидеть все это,

Ты узнаешь, где путь их тяжелый пролег,
Сколько крови им стоили муки дорог.

Наконец, изнемогшая в немощи стая,
Претерпев все мученья, от язв изнывая,

3080 Долетела до цели, но птиц было мало,
И тела им и души огнем опаляло.

Долог путь был, и много им выпало бед,
И предела страданьям их не было, — нет!

Здесь иные погибель в дороге встречали,
А другим суждено было сгинуть в печали.

Вихри, ветры кругом, ураганы несчастий, —
Нити жизни у странников рвались на части.

Раз превратностям рока предела там нет,
Ничего, что спастись бы сумело, там нет.

3085 И из ста тысяч сонмов собратьев пернатых,
Поредевших в ста тысячах бед и утратах,

Только тридцать осталось. Устали их крылья,
И, безжизненны, сели они от бессилья.

И ни перышка целого — ворс их разъят,
И остатки их перьев что щепки торчат.

Их тела обессилили мука и горе,
Души их истерзали недуги и хвори.

Но узрели они вид высот благодатных:
Целый мир там простерся широт необъятных.

3090 Разум немощен вникнуть в его естество,
Небосвод — меньше жалких былинок его.

Там из туч отрешенья льют ливни потоком,
Гром и молнии мечутся в небе высоком.

Там весь мир заливают потопом напасти,
Высь небес опаляют там молнии страсти.

Семь небес там не более пяди земли,
Райский сад там не больше былинки в пыли.[234]

Птицы биться в великом смятении стали,
И от немощи жалки не менее стали.

3095 Там сверканье бесчисленных блесток кружится, —
С сотой долей их света сто солнц не сравнится.

Возроптали пришельцы на горький свой рок,
И огонь им все крылья и перья обжег.

«Нас тут тридцать, объятых негодной мечтою,
Дали мы совратить себя мыслью пустою.

Мы в пути претерпели лихие напасти,
Каждый миг у смертельного страха во власти.

Жизнь прошла, — где же цель, — вот души нашей крик,
А пред нами простор этой шири возник.

3100 Здесь исхода нам нет, но и нет бытия нам!»
Дым извергся из уст их потоком багряным.

Каждый миг безнадежность свой лик им являла,
И несчастным бедою сердца сокрушало.

И заблудшие страхам своим предались
И не ведали, как им от бедствий спастись.

И у них не хватало ни силы, ни воли
Ни лететь, ни остаться в погибельном доле.

Вдруг завеса расторглась, и славы глашатай
Возблистал среди них, лучезарно-крылатый.[235]

3105 И узрел он ту стаю в бессилье таком,
Сотней бед оплетенную, словно силком,

И спросить он решил, к ней участье питая,
И промолвил он: «Кто вы, заблудшая стая?

Вы в плену и в неволе у тысяч несчастий, —
Что за польза терпеть вам проклятье напастей?

Без приюта, без крова, терпящие гнет,
Вы простерты во прахе скорбей и невзгод.

Что-то свойства высокие в вас неприметны,
Так ничтожны вы, что и для глаз неприметны!»

3110 И ответили птицы: «Мы — бедная стая,
Мы унижены, в немощи нашей витая.

Исстрадались в дороге мы, шаха ища,
И чертог его в немощи страха ища.

Было много нас — войско-дружина без шаха, —
Разве может быть войско без чина, без шаха?

Мы в нелегком пути тяжкий гнет претерпели,
Сотни тысяч скорбей и невзгод претерпели.

Сотни тысяч скитальцев различных пород, '
Превзошедших числом человеческий род,

3115 Все погибли, в дороге упав омертвело,
Только тридцать всего нас сюда прилетело.

Был Симург бы нам шахом в величье всевластном,
Нам различие зла и добра было б ясным!

Был бы смысл сокровенный владыкой храним,
Ну а раб может немощным быть перед ним!» —

«О безвестная стая, — воскликнул глашатай, —
В вашей речи бездумия край непочатый.

Знать, и впрямь вы теперь в превеликом смятенье,
Если вздором затмило у вас разуменье.

3,20 Как о шахе осмелились вы помянуть,
Что за мысль проложила в сердца ваши путь?

Вы — ничтожней ничтожества, зряшная стая,
Тешит вас небылица, бездумно пустая.

Кто способен взъяриться в ничтожестве пущем,
Тот себя уже мыслит воистину сущим.

Сути истинной в вас не бывало ничуть,
Вздор и небыль взмечталось вам выдать за суть!

И сердца ваши тоже исполнены бредней,
И мечты ваши — вымысел самый последний!

3,25 Здесь и сто тысяч солнц красоты небывалой
Не проявят себя даже блесткою малой.

И сто тысяч слонов, каждый грозен и яр,
Здесь — что жалкая падаль, слабы, как комар.

Вам познать бытие или тлен невозможно,
Ваша суть и для тлена мелка и ничтожна.

Прочь летите, простясь с болтовнею убогой,
А молчать невтерпеж — говорите дорогой!»

От речей этих птицы лишились ума,
Их язык ослабел, речь их стала нема.

3130 И воочью они уже смерть примечали,
И пылали в огне безысходной печали.

«Были муки в пути к этой цели напрасны,
И все беды, что мы претерпели, напрасны!

Шах высок разуменьем и саном велик,
Что ему до таких вот, как мы, горемык?

Жаль трудов и надежд — не далось их сберечь нам,
Жаль нам помыслов наших о счастии вечном!

Все, что было, печалью лихой обернулось,
И обманом надежд и тоской обернулось.

3135 Есть ли в мире несчастная стая, как мы?
Кто еще обманулся, мечтая, как мы?»