Язык птиц

Жил властительный шах, повелитель всем шахам,
Над людьми был он тенью, простертой аллахом.

Вся в жемчужинах звезд, словно солнце — корона,
Словно все поднебесье — страны его лоно.

2405 Сын его был такой красотой наделен,
Что подобной красы не видал небосклон.

В горних высях красы равен звездам слепящим,
Он в хранилище благ был рубином блестящим.

В благолепье ночей светом блещущим полон,
В цветнике красоты кипарисом расцвел он.

Шах под кровом дворца его тайно берег,
Чтоб огонь красоты его вечность не сжег,

Мир избавить от бедствий надеждою тешим,
Не пускал его в город ни конным, ни пешим.

24,0 И затворник, в садах охраняемый тыном,
Лишь в своем цветнике красовался павлином.

Отрешен от всего шахским нравом он был,
Лишь в саду своем предан забавам он был.

День пришел — шах испил чашу благостной доли,
И наследник его заблистал на престоле.

И державная хутба ему была пета,
И чеканом его выбивалась монета.[169]

Как-то выехал он погулять на коне,
Теша душу весельем, скакал по стране.

2415 Он на площадь губительной смутой ворвался,
Волей неба погибелью лютой ворвался.

И в чавган на скаку в диком гаме играл он,
Головами людей, как мячами, играл он.[170]

И куда он ни гнал своего скакуна,
Там толпа горожан была смутой полна.

Люд, увидев его, одержимый любовью,
Как в силках, был и страстью губим и любовью.

И, нагрянув на подданных бедствием пущим,
Вихрем мчался он в сад свой к пылающим кущам.

2420 Горожане: «О боже, внемли нам!» — кричат,
От любви к нему криком единым кричат.

Все за ним, по следам его, скопом ходили,
И к дворцу и к садам его скопом ходили.

Злобный шах, все величье утратив от ражу,
Осерчал и обрушился гневно на стражу:

«Эй, гоните смутьянов-мятежников прочь!
А ослушников тотчас на пытку волочь!»

Как ни гнали смутьянов — и сзади и сбоку, —
А усердие стражников не дало проку.

2425 Горожане все стали совсем одержимы,
В посрамленье помешанным всем одержимы.

Днем и ночью безумцы, терзаясь от мук,
Возле шахского сада толпились вокруг.

Шейх и отрок, подвижник и пьяный гуляка
Песнь любви и безумья тянули там всяко.

И когда шах спознался с таким вот упорством,
Его сердце, смягчась, перестало быть черствым.

Видит — бедствия, смуты, предела им нет,
И руки, что помочь бы сумела им, нет.

2430 И тогда он к тем людям посланье отправил,
И гонца со словами воззванья отправил:

«Все, что в страсти явить мне умели раденье,
Пусть покажут в каком-нибудь деле раденье.

Пусть, мол, каждый — в каком ремесле знаменит
По уменью какой-нибудь труд совершит.

А исполнят — и все для ответа предстанут,
Предо мной с исполненьем обета предстанут.

Если выдастся мне по душе чья работа,
При особе моей тот достигнет почета.

2435 Будет он и на пиршествах другом моим,
Будет ровней он преданным слугам моим.

Не понравится — тут же сверну ему шею
И замучить жестокою смертью сумею!»

Злобный шах, возвестив столь суровую волю,
Уготовил всем подданным тяжкую долю.

Но все люди в надежде на добрый исход
Отложили свершение прежних работ.

Днем и ночью трудясь, все иное забросил
Каждый ведавший тайны наук и ремесел.

2440 Все чужды посторонним стараниям были,
Только заняты шахским заданием были.

Муж ученый радеет, за свиток засев,
Музыкант сочиняет какой-то напев.

Стих слагает поэт славословящим ладом,
Чтобы шах всемогущий почтил его взглядом.

И писец разгоняет перо по бумаге,
Помышляя о шахских щедротах и благе.

Ювелир изощряется этак и так,
Чтобы сделать для шаха достойный кушак.

2445 Ткач наладил к работе станок неустанный,
Чтобы шаха одеждой облечь златотканой.

Плотник делает трон, чтобы шах благодатный
Возвышался на нем своей силою статной.

Лучник крепко работою занят: «А вдруг
Шаху по сердцу будет вот этот мой лук?»

Точит стрелы умелец, не зная покоя:
Мол, приглянется шахским очам и такое.

В общем все горожане — великий и малый —
Все трудились в заботе своей небывалой:

2450 «Только б дар мой для шаха не вышел бы худ,
По душе бы пришелся ему этот труд!»

И хотя им и горе и зло приключилось,
Уповаем, что будет им послана милость.

Как-то шах из палат вышел темною ночью:
«Что народ мой творит?» — дай взгляну, мол, воочью.

Шах и два верных друга при нем
В город шли, словно воры, окольным путем.

Дескать, дай-ка пройдем по проулкам-проходам,
Поглядим, что за дело творимо народом.

2455 И куда ни смотрел повелитель могучий,
Его сердце терзалось тоской неминучей:

«Все сокровища эти в казне нашей есть,
Да и с виду получше, и счетом не счесть».

Вдруг он видит — скиталец, больной и несчастный,
Изможден истязаньями страсти всечасной.

Страсть всю душу его до предела сгубила,
Тайной болью разлуки все тело сгубила.

Кровь разбитого сердца, потоком струясь,
Через очи страдальца лилась и лилась.

2460 Кровью сердце полно или прахом могильным —
Бьется птицей подбитой в страданье бессильном.[171]

Что ни миг, так стонал и стенал горемыка,
Что сердца разрывались от этого крика.

Меч любви ему сердце на части рассек
И изгнал из него своелюбья порок.

Гнет любви вверг страдальца в такие лишенья,
Что попрал его тело во прах отрешенья.

Отрешенный, во прахе влачился челом он,
Каждый волос его был стократ переломан.

2465 «Каждый, — молвил он, — страсть в свое дело вложил,
Каждый явит в искусности рвенье и пыл.

Утром шахское пиршество будет на славу,
Все искусники милость получат по праву.

Ну а я? Весь мой дар — из рыданий и горя,
Как мне с ними тягаться, в искусности споря?

Будет'милостив шах или гневен и строг,
Если пустят меня на заветный порог,

Недостоин спознаться я с милостью тою,
Да и шахского гнева я тоже не стою!

2470 Если меч его гнева сразить меня мог бы,
Если саблей своей он мне голову ссек бы,

Не нужна мне иная награда совсем,
Да и счастья другого не надо совсем!

Но ведь даже на казнь не имею я права, —
Как же кары мне ждать, если вдуматься здраво!

Я в печали моей — словно в мертвой пустыне,
От того безысходна и скорбь моя ныне!»

Шах, увидев несчастного в горе таком
И к страдальцу растроганным сердцем влеком,

2475 Снизошел к его сердцу, в страданье печален, —
Так вот солнце вступает под своды развалин.

Он явил ему милость, утешил в заботе,
Выгнал немощный дух из обители плоти.

И, увидев все это, бедняк в тот же миг,
Онемев от смущенья, умолк и поник.

И упал он без чувств, и в беспамятстве жарком
Перед гостем сложил свою душу подарком.

Нет! Не жить, а вот так умереть — благодатней,
Даже тысяч бессмертий — заметь — благодатней!

2480 Если жизнь оборвать призывает судьба,
Тот не муж, кто привязан к ней хуже раба!

Страсть ему гибнуть в огненных муках судила,
Но свеча его духа зажглась, как светило.

Как свеча, он горел, истекая слезами,
А смотри — стало солнцу сродни это пламя.

Если ищешь, Фани, ты к желанному путь,
Даже в горе и бедствиях радостен будь!