Язык птиц

Некий странник, блаженный и верный причудам,
Признан был за Меджнуна господнего людом.

2245 Ибо думы о боге смиренно любил он,
Думать думы те нощно и денно любил он.

Что ни слово — то к богу вопрос или зов.
Сам давал и ответ — из божественных слов.

Как-то раз по весне, в тихий вечер пригожий,
Ехал он, направляясь к обители божьей.

В изнурении плоти, измученный телом,
Ехал он на осле, от невзгод ослабелом.

Тьма настала, и небо грозило дождем.
«Что ж, — подумал он, — ехать нельзя, подождем!

2250 Он увидел остатки жилища в пустыне
И сказал: «Позаботься, господь, о скотине!»

И, оставив осла, он под сенью развалин
Прикорнул, набежавшей дремотою свален.

Он прилег, взяв под голову глиняный ком,
А осла он оставил пастись под дождем.

И едва он заснул, как весенняя туча
Зашумела дождем, и быстра и летуча.

И развалины ливнем захлестывать стало,
И дремоту с безумного мигом согнало.

2255 И, вскочив, он пристроился дождь переждать,
А едва дождь утих — он в дорогу опять.

Вышел он посмотреть, где пасется скотина,
Глядь— а на поле нет об осле и помина.

И запала в Меджнуна лихая тревога,
И корить он во гневе стал господа бога:

«Лишь недавно тебе поручил я осла,
Хороша ж твоя воля к раденью была!

Если люди бы в гости к тебе не стремились,
На скотине пробиться пустынями силясь,

2260 Ты, наверно бы, не был таким нерадивым
И беспечным в своем небреженье ленивом!

Мне осла постеречь за позор ты сочел,
Темной ночью напрасным дозор ты сочел!»

Так ворчал тот Меджнун и метался в досаде,
Распаляясь осла запропавшего ради.

Вдруг ударила молния пламенным блеском
И весь мир просветила в сверкании резком.

Глядь — поодаль спокойно пасется осел.
Мордой тыча в колючки, он по полю брел.

2265 И чудак был так рад, что забыл всю тревогу,
Он осла оседлал и пустился в дорогу.

И оставил он грубости, глядя с опаской,
И припал ко всевышнему с доброю лаской:

«О творец, ты — душа моя в плоти моей!
Хочешь — сто моих душ, словно жертву, убей.

Так уж вышло, ты бросил осла без пригляда,
Упустил, не связав ему шею, как надо.

И меня растравило в смятенье жестоком,
И с досады дал волю я гневным упрекам.

2270 Раз тебе я вручил для присмотра осла,
Возвратить его — чья же забота была?

В нераденье своем мне осла не сберег ты,
Но, увидев мой гнев, сразу мне и помог ты.

Ты придумал, что сделать, — ударил в огниво,
И огонь запалил ты, светящий на диво.

И очам моим вмиг ты пропажу явил,
Милость мне — дай тебя, мол, уважу—явил.

И хотя я в своем непочтенье был правым,
Оказался ты другом с понятливым нравом.

2275 Поступил ты по мудрому чину со мною,
И оставил опять ты скотину со мною.

У речей моих отнял ты силу и прыть,
За провинность меня ты сумел посрамить.

Я забыл все, что сделал ты, все, что случилось,
Ну и ты позабудь, окажи эту милость.

Все забыл я, не дружен я с памятью злою,
И тебе будет лучше забыть про былое.

Мне неведомы будут укор и упрек,
Да и ты бы язык свой от них уберег!

2280 Все простил я, и в сердце — ни зла, ни корысти,
Ну и ты от обид свое сердце очисти».

Так себя языком многословным хвалил он.
И творца в умиленье любовном хвалил он.

И хоть просьба глупца бестолкова была,
Но за верность внята с полуслова была.

У любого безумца в душе своя тайна,
В ней и дерзость и кротость слились не случайно.

Всеблагому радетели истины любы,
Все одобрит он, что ни свершат боголюбы.