Язык птиц

Б. А. Ларин совершенно справедливо отмечал «неверно направленный интерес» читателя и исследователя при соприкосновении со своеобразным миром древних литературных памятников. Этим «неверно направленным интересом», по мысли Б. А. Ларина, затрудняется объективная оценка свежести и действительности, а также самой эстетической и художественной эффективности литературного факта давних лет.

Правильное понимание содержательных и выразительных свойств бейта требует уяснения всех его эстетико-художественных функций, при этом непременно в связи с общим контекстом всей поэзии, имеющей своей основой «бейтовую» структуру.

Бейт в поэтическом произведении является основной строфической и образной единицей. Бейт состоит из двух полустиший, связанных определенной рифмой, которая обусловлена поэтическим жанром. Эпический жанр маснави, в котором создана поэма Навои, имеет парную рифмовку — аа, бб, вв...

Бейт представляет также и единицу смысла, оба его полустишия объединены одной мыслью. В маснави встречаются случаи, когда мысль развивается на протяжении нескольких бейтов. Парная рифмовка в маснави способствует тому, что именно в этом жанре наиболее четко проявляется стремление бейта к афористичности.

В маснави бейты при всех своих свойствах художественной обособленности, завершенности и афористичности должны быть связаны известной последовательностью в развитии сюжета.33 Однако такое развитие характеризуется неторопливостью, эпической сдержанностью. Движение от бейта к бейту осуществляется в рамках основного смысла посредством минимальных «накоплений» нового в развитии заданного смыслового направления. При этом у читателя создается впечатление, что бейты в пределах данной замкнутой их последовательности как бы сделаны из одного материала. Эта особенность текста в подобных случаях являет собою отражение одного из свойств средневековой эстетики в целом. Свойство это — стремление автора приблизиться к идеальному отражению задуманного посредством различных «заходов» к одной и той же микротеме, убеждение в том, что большое количество попыток приближения к сокровенному смыслу приведет к желаемому результату.34 В этом плане характерны бейты 1789—1801:

Кто и ночью и днем у злонравия в путах,
Тот обрек себя жить в испытаниях лютых.

Кто велениям нрава послушен, как раб,
Будет тот и в великом ничтожен и слаб.

Кто без прихоти нрава не молвит и слова,
Все свершит он, что нрав пожелает дурного.

Тот, чьей воле запрет своенравью неведом,
Будет всюду за прихотью шествовать следом.

Ты, подобно ослу, взнуздан силою уз —
Свой же собственный нрав волочишь словно груз!

И куда устремит он свой путь, ты — туда же,
Где он место найдет отдохнуть, ты — туда же.

Еще в детстве своим же осиленный нравом,
Был ты предан нелепым и глупым забавам.

Ты и взрослым от этих забав не отвык,
О себе не задумался ты ни на миг.

А состарился — вызрели нрав твой и норов,
Весь опутан ты злобою смут и раздоров.

Жизнь твоя в заблуждениях зла пролетела,
Смерть пришла — и раскаяньям нет и предела.

Жизнь прошла, а велений ты божьих не знал,
Дел иных, кроме злых и негожих, не знал.

В целом мире нелепых, как ты, и не сыщешь,
И проживших года столь пустые не сыщешь.

Был ты жив — таковы твои были деянья,
А умрешь — берегись: что придет в воздаянье?

Такое нанизывание сходных смыслов давало возможность сохранять в бейте то качество, которое являлось мерилом его эстетической ценности, а именно — афористичность.

Это свойство бейта в русле упомянутых эстетических норм и требований удавалось культивировать благодаря ограниченности сюжетного движения. Ср., например, бейты 1721 —1729, где все бейты афористичны, хотя смысловое развитие достаточно очевидно: