Язык птиц

Птица Кикнус была необычная птица,
В Индустане привыкшая жить и гнездиться.

И сложеньем могуча, и внешности редкой,
Отличалась она пестроперой расцветкой.

Клюв такой, что не сыщешь чудней, у нее,
И на нем много щелок-щелей у нее.

Песнь ее — для души и для сердца услада,
В каждой щели напевы — особого лада.

3315 Как из этих щелей понесутся стенанья —
Сразу внемлющий им упадет без сознанья.

Ей четы среди птиц всех пород не найти,
В птичьих стаях подобных красот не найти.

Ей меж зарослей леса привычно гнездиться,
И она на деревьях обычно гнездится.

Как-то раз Фисагурс брел там, словно прохожий,
И достиг его слуха звук песни пригожей.[251]

И, познав сей богатый напевами звук,
Основал он закон мусикийских наук.[252]

3320 Долог был ее век в тех лесах запропащих,
Жизнь вела она, хворост ища в этих чащах.

И вот этой добычей — сухой ли, сырою —
Она строила сноп — превеликой горою.

И в конце своей жизни в жилище своем,
Под разросшимся в долгие годы снопом

Птица песню слагала — красиво, напевом,
И тоскливым и чудным на диво напевом.

Пела так, что и птицы и звери из чащи
Собирались, заслышав тот голос щемящий.

3325 И для слушавших песня была так горька,
Что сражала их насмерть кручина-тоска.

А когда затихали печальные звуки,
Запевала она стоном огненной муки.

И тянуло к снопу язычищи то пламя,
И сжигало гнездо и жилище то пламя.

Жаркий стяг вился к небу, горяч и высок,
Словно молния с высей ударила в стог.

Вместе с прутьями птица сгорала в том жаре,
Превращалась она в груду огненной гари.

3330 Ветви, тело той птицы в золу превратились^
Стали грудой частиц и в золу превратились.

Груды пепла с горой были схожи на вид,
А под ними был маленький птенчик сокрыт!

Пепел вдруг всколыхнулся, и птенчик тот вылез,
И тотчас его крылья красой засветились.

И мгновенно, над лесом вспарив без заминки,
Полетел он и начал сбирать хворостинки.

Он сбирал их, других и не ведая дел,
И при этом пленительным голосом пел.

3335 А когда его срок подступился скончаньем,
Все свершил он в подобье отцовским деяньям.

Та вот, первая, птица на шейха похожа,
Он провел весь свой век в песнопениях тоже.

Много песен слагал он, так сладко их пев,
Что и птиц и зверей привлекал тот напев.

И губило всех слушавших пламенным стоном,
И певец сам сгорел — стал до пепла спаленным.

А в птенце, что, как уголь, из пепла явился,
Саламандрой, что в жаре окрепла, явился, —

3340 Все, что было той птице и в славу и в честь,
В нем за нею вослед проявилось, как есть.

Все, что смог он собрать своим песням в угоду,
Он, когда его жизнь подступила к исходу,

В песнь вложил — о мирском цветнике и о птицах,
Да не только о них — о зверях разнолицых.

Он своими устами сто песен пропел —
Все о тайнах господних свершений и дел.

И его опалило благое то пламя,
И его и внимавших сожгло это пламя.

3345 Нет! Не смел бы такому отцу быть я сыном:
Я рабом был, он — шахом, привычным к вершинам!

Жарким вздохом он первый то пламя зажег,
Он весь мир опалять этим пламенем мог!

После шейха никто награжден не был даром
Жечь, как я, всю вселенную пламенем ярым.

Птичьей речью я жег — вся вселенная слепла,
Я познал, как себя и других жечь до пепла!

Все, что жизнь увидала в свершеньях отца,
Было роком дано мне понять до конца.

3350 И людей и себя жег я словом палящим —
Птичьей речью, души моей зовом палящим.

И хотелось бы мне, чтобы бренное слово
Вечно всех опаляло бы — снова и снова!