Язык фольклора. Хрестоматия

Из-за гор было высокиих
Не ясен сокол тут вылетывал,
Молодой кречет тут выпархивал;
Выезжал тут добрый молодец, ib. Ш, 100,

т. е. не сокол-кречет, а …

Есть у меня (да) ещё бурушка,
Есть у меня (да) коурушка,
Трех годов жеребушечка, ib. Ш, 2.

(бур и коур масти различные, см. Даль, Словарь; ещё менее совместимы масти сказочного коня: «сивка-бурка, вещая коурка»).

И я золото хороню, Чисто серебро хороню, Я у батюшки в терему, Я у матушки в высоком (т. е. не золото и серебро, а безразлично – «дорогой перстень»).

Пал-пал перстень В калину-в малину, В черную смородину,

Шейн, Рус. нар. пес, 373;

Калинушка-малинушка – лазоревый цвет;
Веселая беседушка, где миленький пьёт,

Шейн, Рус. нар. пес, 396.

См. также Объясн. мр. п., П, 344.

(Как чужая-то жена – лебедь белая моя,
А своя шельма жена – полынь горькая трава,
Полынь горькая трава, стрекучая крапива,

Шейн. Рус. нар. пес, 353.

Вспоить-вскормить, Кир., Ш, 14.

Я идете на стара планина, Донесете ледове-снягове, Да и'турим на клето-то сурце… (чтобы испытать, умерла ли?), Милад., 100. На поезд напали «Татари цурни Арапи», Милад., 320)

А я млада младешенька замешкалася
За утками, за гусями, за лебедями,
За вольную за пташечкой за журушкой,
Шейн, Рус. нар. пес, 396 [421]

(не перечисление, а идеализация, как и часто в вр. и мр. песнях гуси-лебеди, в мр. песне: Ой утята (гуся-та) – лебедята летять до кринищ).

(Как журушка по бережку похаживала)
Шелковую лист-травушку защипывала, ib. 396
Уж ты ель моя елушка, зеленая сосенушка!
Все ли на тебе сучки веточки? Шейн, ib. 457, 451.

Грушица ты грушица моя, Груш и ца зеленый винограде. Под грушицей светлица стоит…, Шейн, Рус. нар. пес, 163.

Груша-яблонь садовая – кора золотая (Объясн. мр. п., П, 462; чудесное дерево колядки).

Бр. Гапулька … Ситы-рашоты доставала, Мамкину волю рассивала, Шейн, Бр. п., 470. Седлаю (я) … Синца-воронца сам свойго, Шейн, Матер., I, ч. П, 53, А ци яго сивцы-воронцы пристали, ib.l, ч. П, 63.

Мр, В колядке хозяйка посылает слуг поймать «дивноє звiрє тура-оленя» (Объясн. мр. п., II, 325, 337). Так как одни колядки говорят о чёрном (в вр, было гнедом), а другие о сивом олене, та я предполагаю (1.с.), что обобщение «тур-олень» возникло из взаимодействия этих колядок. Подобным образом в серб. одни песни называют чудесное дерево (о коем см. мои Объясн. мр. п., П, гл. XV et pass.) бором (сосною), другие явором, третьи яблоней, и это объясняет появление сложения и обобщения в: Oj jaвope, зелен боре! Диван ти си род родио: На дв’jе гране дв’jе jабуке… (Объясн. мр. п., П, 311). Мр. тур-олень могло бы появиться в колядке, и помимо упомянутого сложения из соединительного сочетания, какое в вр. былине Кирша Дан. (Кир., IV, 79):

Они соболи, куницы повыловили …
Туры, олени (по) выстреля(= и)ли …

т. е. и туров, и оленей. Так, я думаю вр. змея-скоропея (Майк., Вр. закл., 486 et pass.), как одно, возникло из змея и скоропея (= скорпий; серб, змиjе и jaкрепи), атаманы-молодцы – наверно из атаманы и молодцы (т. е. старшина и молодь козацкая, чернь). Но в мр. песнях соединительное сочетание тур-олень не встретилось.

Что до того, будто мр. тур-олень есть заимствование из непонятного болг. сур iєлен (Cумцов, Культурн. переживания, 5, 10), то оно и не нужно при существовании в мр. песнях памяти о туре и об олене и, как предположение фантастическое, маловероятное.

А в Римi, в Римi, в Єрусалимi…

Божоя мати; в полозi лежить, Г., П, 11, 42,

т. е. в городе, с коим связана мысль о чем-то священном (стр. 422).

Турки-татари, Г., IV, 44; Дунай-море, ib. 44 et pass. Болг. вишни-черешни, Мил., 348.

Ой що вишенька, що черешенька Бiлим цвiтом цвiла, Чуб., IV, 14; Ой вишенька-черешенька – верба кучерява; Дiвчинонька козаченька тай причаровала, нар. пес.