— Не надейтесь, — с деланным ужасом отозвался Вадим. — Слышать о них больше не могу. Давайте хоть сейчас без хеттов обойдемся. Тут своих ассирийцев вдоволь.
— А говорим мы о том, что худой мир лучше доброй ссоры, — пояснил Иван. — Вот и Вадим с Мариной уже помирились.
— Но замуж за него она не выйдет, — добавила Катя.
— Это почему же? — спросил Велемир Радомирович, хотя знал ответ. Там, в шумящем зеленой листвой парке, где они сидели на лавочке с Мариной, все неожиданно для него самого и прояснилось.
— Да, почему? — повторил юрист.
— А потому, что я люблю другого.
— Вот так быстро и полюбила?
— А как можно иначе? Три года ждать? Или пока морщинами не покроюсь? Как наша вдова белая.
— Ну и к кому же ты уходишь? Он хоть среди нас или в Москве кого-нибудь подцепила? Наколола на свою шпильку, как мотылька?
Вадим не мог не съёрничать. Хотя обиду с лица стереть не удалось.
— Вот он, — спокойно ответила Марина и указала на Велемира Радомировича. А тот лишь смущенно развел руками и сказал:
— Вы уж извините, Вадим. Но так звезды сошлись.
— Тут во всем нейролингвистика повинна, — рассудила с улыбкой Катя. — Компостировка мозгов, если проще. А Велемир мастер по этой части. Скольких ты так околдовал? Из женщин?
— Только двух, — честно ответил он. — Но первый опыт был неудачным. Как выяснилось. Надеюсь, что второй сложится лучше. Однако поживем — увидим.
Вадим некоторое время растерянно молчал, потом махнул рукой.
— Ну и черт с вами! — сказал он без особого огорчения. — Все равно мы с Мариной настолько разные, что не ужились бы в одной берлоге. Только помучились бы годика два. А потом наверняка бы разбежались в разные стороны. Так что желаю теперь вам мучиться.
— Любовь — это и есть постоянные мучения сердца, — произнес Велемир Радомирович. — А мне к ним не привыкать.
— Тогда такой вопрос: а как же ваша погибшая жена? Будете с ней разводиться, заниматься мне дальше этим делом, как юристу?
— Непременно. Сейчас даже это стало еще более актуально. Но для этого придется вам, Вадим, в Париж слетать. Я, разумеется, все расходы оплачу. Мы с вами вернемся в Москву, контракт подпишем.
— Хорошо. Не пойму только: Париж сейчас — царство мертвых, что ли? Туда теперь все покойники съезжаться стали?
— Вроде того. Но об этом мы после поговорим. Кажется, уже начинают приглашать за стол.
Люся действительно взяла в руки микрофон и громко объявила:
— А теперь, дорогие друзья, жители Юрьевца и столичные гости, а также русские эмигранты из Парижа, прошу усаживаться. Начинаем наш праздничный ужин в честь возвращения в город старинной чудотворной иконы. И по случаю прощания с полюбившимися нам москвичами, которых мы, конечно же, с особой радостью будем ждать снова. И надеемся, что очередная встреча не за горами. Кто хоть раз приехал в Юрьевец, тот уже не забудет его никогда.
Марина, сидя рядом с Велемиром, шепнула ему:
— Умеет, зараза, речи толкать. А я-то думала, что у нее в голове только мат один.
— Ты еще не все мои речи слышала, — так же тихо отозвался он. — Я вот тоже потом выступлю.
А Люся продолжала:
— Но особую благодарность, тут со мной, наверное, все согласятся, я, как официальное лицо, выражаю нашему почетному гражданину города, горячо любимому и уважаемому всеми Матвею Яковлевичу Ферапонтову. Герою дня, если хотите. Ведь это он сохранял икону, пока не пришла пора явить ее всему белому свету. Поаплодируем ему стоя, как он того и заслуживает!
Все так и сделали, громыхая стульями и роняя вилки, поскольку отдельные нетерпеливые личности уже начали украдкой жевать. Тыкать столовые приборы в ветчину, огурцы и баклажаны. Заметив это, Люсьен не решилась идти дальше против народного волеизъявления и поторопилась закончить речь:
— Мы теперь сделаем так. Кто хочет говорить какой-нибудь тост, тот пусть и говорит, по очереди. В микрофон только, а то нас много, все скоро шуметь начнут, ничего не услышим. А пока начинайте есть, пить и закусывать.
Последняя фраза была уже лишней, поскольку все, не дожидаясь приглашения, и так «начали». А столы просто лоснились от яств и поражали своим изобилием. Да и вина с коньяком и водкой было вдоволь. Наверное, все окрестные продуктовые магазины, включая «Дары Хилендара» Гургена, очистили. Словом, праздник вышел что надо.
Выступающих было много. Всем хотелось что-то сказать, выговориться. И о главном, что представляло общественный интерес, и о своем, личном, более мелком. Но для них самих не менее важном. Одни говорили долго, тогда их зашикивали, другие коротко, но тогда и это вызывало неудовольствие у публики, будто ей, в дополнение к многочисленным блюдам, требовались, как жгучая приправа, еще и острые меткие слова и фразы.