Язык его пропавшей жены

— Ира имеет в виду, что произошла трагедия в Карма-донском ущелье. И все информационные агентства мира сообщили об этом, — дополнил Марк.

— А ты ведь знал, был абсолютно уверен, что Лена ушла в горы вслед за съемочной группой Бодрова-младшего. И там погибла под «Колкой», — продолжила Ирина. — Что ей теперь оставалось? Возвращаться к тебе побитой собачкой и снова лгать? Или говорить правду? А тут все так удачно сложилось. «Удачно» — плохое слово, там действительно произошла настоящая трагедия. Но для Лены это был выход из положения. И решение всех запутанных вопросов. Тут и все концы в воду. Вернее, в ледник. Уж лучше пусть ее будут считать мертвой.

— Мертвые сраму не имут, — заключил Марк.

Велемир слушал их безмолвно, не проронив ни слова. Будто онемел. Но мысли бились в голове, как об прутья клетки. Невыносимые мысли.

— Но почему? — спросил он, наконец. — Что же у нас было плохо? Мы же были так счастливы…

Ответил Марк, посмотрев на Ирину, словно ища подтверждения своим словам:

— Как видишь, нет. Ей, оказывается, чего-то в этом твоем «счастье» не хватало.

— Правильно, — согласилась Ирина. — Ты, Веля, прости, слишком мало уделял внимания своей любимой жене. Да попросту игнорировал ее, когда занимался своим злосчастным делом. Поисками первобытного языка. Она сама мне столько раз жаловалась! Для тебя древность — это все, нейролингвистика — мать родная, а отец сущий — именно этот Праязык человечества. И живущие рядом с тобой люди — так, песчинки во времени. Не стоящие особого внимания. Даже Лена, когда ты с головой погружался в какой-нибудь Шумер или отправлялся к своим друзьям-венетам.

— Она права, — подтвердил Марк. — Я сам это замечал. Ищи причину всех своих проблем и несчастий в самом себе, тогда, глядишь, и проблем этих с несчастьями станет меньше. Ты сам упустил ее. Себя и вини.

Это было жестоко слышать, но Велемир и тут промолчал. А Ира продолжила «добивать»:

— Ты не понял язык своей жены. Отрезал его от себя. И он ушел в свободное плавание. Как народ, изгнанный со своей земли и ищущий новую родину.

— Образно сказано, — похвалил Марк и подбавил в костер «хвороста» от себя: — Ты же ничего не видишь вокруг, живешь в выдуманном тобой мире. А он ненастоящий.

— Ирреальный, — произнесла Ирина. — У него нет ни настоящего, ни будущего. Даже прошлое под сомнением. Все эти манускрипты, памятники, древние наречия… Да были ли они вообще?

— Одно слово: чаромутие, — кивнул Марк.

— Нет, — ответил, наконец, Велемир. И уверенным твердым голосом повторил: — Нет, вы ошибаетесь. Это ваш мир не настоящий. Ваш мир выдуманный. Еще со времен Ноя. Вы сами не хотите этого понять и признать. Он уже давно рушится, изменился, истончился, стал почти эфемерным и скоро исчезнет навсегда. А я, пока он не растаял окончательно, буду продолжать заниматься своим любимым делом. Несмотря ни на что. Так себе и запишите.

Наступила пауза в разговоре, тянувшаяся несколько минут.

— Ну что с него возьмешь? — в итоге развел руками Марк. — Его уже не переделать. Но, может быть, найдется какая-то другая женщина, которая хотя бы попробует это?

— Кто знает, — ответила Ирина. — Теперь он свободен.

— Да, я свободен, — согласился Велемир. — А лингвистика никогда не была мне путами, она только помогала жить. И теперь я совершу еще больше.

— Блажен, кто верует, — снова процитировал библейскую истину его друг. — Пришлешь мне записку, когда совершишь очередное открытие. А мы тебя дружно на Нобелевскую премию выдвинем.

— Ах, да! — вспомнил Велемир. — Записка. Как она очутилась первого июля на столе в моем номере? Кто ее писал и зачем?

— Ну, кто писал, это теперь понятно, все вопросы сняты, — ответил Марк. — Разумеется, сама Лена. А вот «как» и «зачем» пусть Ира разъяснит.

И она, несколько смущенно, начала:

— Это вышло совершенно глупо и случайно. Месяца два назад мы сидели с ней в одном парижском кафе. И она сказала: «Как же мне хочется вновь встретиться с Велей, увидеть его, поговорить, обнять, прижаться к плечу. Я без него скучаю». А потом говорит: «Ты же скоро в Москву отправляешься? Передай ему от меня крохотную записочку. Пусть он знает, что я жива. И все еще жду. И надеюсь, что он меня когда-нибудь простит». А после добавила: «Но передай ее как-нибудь инкогнито. А то и тебе на орехи достанется». Тут же и написала на бумажке. А когда я прилетела в Москву, то все думала, как же эту записку тебе подбросить? Несколько раз звонила, надеялась встретиться, но твой домашний телефон молчал. А сотового я не знала. И я поехала в Юрьевец. А тут — надо же! — оказалось, что ты и сам здесь. Я мельком увидела твое имя в регистрационной книге у администраторши. Но заявляться вот так неожиданно пред твои умные очи я не решилась. Тогда у меня созрел такой план. Я все равно уже передумала снимать номер в этой гостинице, решив найти другую. Поэтому просто подождала некоторое время, когда ты уйдешь, поднялась в твою комнату и положила записку на стол. Вот и все.