Язык его пропавшей жены

— «Все»! — с сарказмом повторил вслед за ней Марк. — Да ты знаешь, что из-за этой вашей злосчастной шутки, или как там ее называть, он чуть умом не тронулся? Уже и голоса с того света начал слышать, загробные тени мерещились. Меня с Иваном растеребил, а я всех своих сотрудников, бывших и нынешних, на уши поднял. А весь Владикавказ, наверное, от Родиона теперь просто шарахается. Вы чем со своей сестрой думали? Головой или… Не буду добавлять при нейролингвисте.

— Но мы же не предполагали, что все так обернется, — стала оправдываться Ирина. — Никто никаких треволнений или неприятностей не хотел. Все вышло спонтанно. И сама записка, и ее путешествие со мной в Юрьевец, и все остальное.

— А вы знаете, я даже рад, что получил это послание, — вступил вдруг в их диалог Велемир. — И еще больше рад, что Лена жива и здорова. Что она нашла наконец то, что хотела. А прочее — не важно. Я ее, конечно, прощу, но не встретимся мы с ней больше никогда.

С этими словами он встал и пошел к двери. А за ним тотчас же побежала и Альма. Велемир направлялся в номер к Ферапонтову. Хотел объясниться с ним напоследок. Постучав и не услышав ответа, он просто толкнул дверь плечом и вошел. Старик лежал на кровати лицом к стене, а плечи его вздрагивали. Велемир догадался, что Матвей Яковлевич плачет. И, наверное, уже довольно давно.

Он не стал ничего говорить, а просто сел на стул и стал ждать. Зачем мешать человеку изливать свои чувства? Но язычник уже осознал его присутствие в комнате и, не отворачиваясь от стены, спросил:

— Чего пришли?

— Так. Все-таки нас очень многое связывает.

— Это верно.

Матвей Яковлевич, наконец-то, повернулся к нему лицом, вытер ладонью слезящиеся глаза, затем встал с постели.

— Вы напоминаете меня в молодости. Такая же одержимость. Но тут главное, чтобы цели не были ложными. А бесы большие мастаки подбрасывать на пути идущего всякие ловушки.

— Это я знаю. Но не будем говорить о той западне, что вы мне устроили. Вы же не бес.

— А почему вы в этом так уверены?

— Матвей Яковлевич, да не стройте вы из себя некое инфернальное существо. Не тот у нас получается разговор. Я понимаю, что ваш ум и память настолько могучи, а знания и опыт столь велики, что вам место на какой-нибудь столичной университетской кафедре, а не в провинциальной школе. Где вы попросту растеряли свой талант. И от безвыходности ударились во все тяжкие, сами того не замечая. Постарайтесь собраться с силами и обратиться к истокам. Не мне вас учить, но иногда надо честно переосмыслить настоящее, чтобы вернуться в прошлое. И двигаться дальше, но уже по истинному пути.

— Легко сказать.

— Легко и сделать. А пока поезжайте куда-нибудь отдохнуть. Забыть то, что случилось. Мой вам совет.

— Да куда ж ехать-то? Весь мир — тюрьма, как говаривал Гамлет.

— Куда угодно, есть еще заповедные уголки в России. Отправляйтесь на Соловки, на Валаам, на остров Зилот. Там вы обретете покой, и душа очистится.

— Денег нет.

— Пешком идите. Хотя нет, не дойдете, возраст. Я вам на дорогу подброшу. Мэрия даст, вы же теперь почти герой — икону Юрьевцу возвратили. Помните, как вас на руках несли? Забавно было смотреть. Нынешние космонавты такой чести не удостаиваются.

— Лучше бы уронили. Но я хочу перед вами повиниться. Я и не предполагал, что вы такой отходчивый.

— А я сегодня всех прощаю.

Альма подошла к Ферапонтову и положила голову ему на колени, внимательно, с каким-то чисто собачьим ожиданием глядя в глаза.

— Вот и она вам хочет что-то сказать, но человеческого языка нет, а я переведу: «Не гневи Бога, а лучше дай колбаски».

Ферапонтов улыбнулся, потом засмеялся даже. Остановившись, серьезно произнес:

— Шутка это была. Типа розыгрыша.

— Поконкретнее.

— Ну, там, в церкви. Вроде обряда инициации, посвящения в язычники. Переиграли только. Марфушка перестаралась со своим топором. Да и другие тоже, но они-то просто балбесы неотесанные.

— А пожары как же? Это-то не шутки. Они реальны.

— И тут переусердствовали. А флигель мне действительно надоел, видеть его больше не мог.

— Знаете что? — подумав, ответил Велемир Радомирович. — Я вам и хочу поверить, но не верю. А потому что вы зашли в своем язычестве слишком далеко. И рано или поздно нечто подобное могло произойти. Не со мной, так с кем-нибудь другим. И я прошу вас еще раз: остановитесь. Будет жаль, если такой гигантский самобытный ум канет втуне. А теперь собирайтесь, пошли вниз.

— В ад, что ли?

— Зачем же так сразу? Есть еще время для покаяния. А в холле нас на прощальный ужин ждут.

— Я не пойду.

— Пойдете. За воротник поведу. Я вас тут одного не оставлю. Еще застрелитесь или гостиницу подожжете.

— Вам бы шутить все.

— Так меня ведь тоже одни «шутники» и окружают.

Они вышли из номера вместе. Спустились в холл, где заканчивались последние приготовления к банкету. Народ толпился и расхаживал по помещению кучками, разговаривали, смеялись.

— Велемир! — помахала рукой Марина. — Иди к нам! Она стояла в компании с Иваном, Катей и Вадимом.

— О чем беседуете? — спросил, подходя, Толбуев. — Надеюсь, о древних языках?