Явка в Копенгагене: Записки нелегала

—    Боюсь, что я буду вынужден вас покинуть,— сказал он несколько смущенно, без улыбки.— Там у них какие-то осложнения. Но мы с вами еще уви­димся.

—   До свидания, сэр. Сожалею, что наше первое знакомство оказалось столь кратким.

Убрав в свой кейс магнитофон и бумаги, которые он принес с собой, Пепе спешно удалился. Вскоре в комнату ворвался мордастый. Он был вне себя от ярости. Он свирепо размахивал перед моим лицом огромными кулачищами, брызгал слюной и кричал, что я еще у него поплачусь за мои штучки. Что сюда, чего доброго, сейчас явятся террористы и взорвут нас всех ко всем чертям. Что я не ведаю, что творю. В конспиративной квартире царила паника. Они выве­ли меня в гостиную и снова надели наручники, набро­сив на руки плащ, и мы быстро пошли по коридору к лифту, который уже был на подходе. Когда вошли в лифт, мордастый размахнулся, чтобы ударить меня в ухо, но сдержался, пообещав снова, что он еще со мной поговорит.

—   Зачем вы это сделали?! — спросил другой со­трудник.— Ведь нас всех могли угробить! Вы же зна­ете, что террористы вездесущи, у них кругом свои люди, в том числе в редакциях газет.

—    Не надо преувеличивать,— отвечал я.

Впоследствии я узнал, что те студенты подняли мое послание и отнесли записку в газету, но военный цен­зор, действовавший при военном режиме, забрал у ре­дактора сообщение и тотчас позвонил в СИДЭ. Рабо­чий же, поймавший мое послание на крыше, в знак солидарности отдал записку первому попавшемуся по­лицейскому, и тот вместе с офицером из комисарии пришел на конспиративную квартиру выяснить, в чем тут дело. Да, зря я, наверное, затеял эту кутерьму. Игра моя лопнула. Как это все теперь будет? (Сейчас я думаю, что сглупил. Ведь это мне ничего не дало. Результат — ноль.)

В полном молчании мы спустились в подземный гараж. Меня впихнули в машину и повезли, позабыв даже завязать глаза. Я с удовольствием наблюдал за уличным движением. Через час машина остановилась у какой-то комисарии в Большом Буэнос-Айресе, и ме­ня тотчас препроводили в дежурную часть. Подчерк­нуто строгий молодой офицер, видно только что из училища, ввел меня в ярко освещенную комнату, велел раздеться догола, прощупал всю мою одежду. Я молча стоял, поеживаясь от холода. Сквозь приоткрывшуюся дверь просунулась знакомая толстая рожа полицейско­го, который когда-то служил в комисарии напротив нашего бара.

—   А-а, голубчик, попался! — злорадно хихикнул он.— Поделом тебе! Нечего было с нас столько драть за кока-колу! За это тебя и посадили!

—   Все хорошие люди рано или поздно попадают в тюрьму,— отвечал я ему.

—   Вон отсюда! — рявкнул на него офицер, и дверь захлопнулась.— Молчать! — это уже он на меня.

Меня впихнули в крохотную одиночную камеру. На цементном полу лежал грязный тюфяк. Было тем­но и смрадно. Пришел человек, назвался врачом. На­гнувшись к зарешеченному окошечку в двери, спро­сил: — Жалобы есть?

—    Нет.

—   К вам применялись методы физического или психического воздействия?

—   Нет.

—   А кто вы будете?

—   Русский шпион, говорят.

Он отшатнулся, словно его палкой огрели, ошалело посмотрел на меня, и, повертев пальцем у виска, стре­мительно ретировался. «Чокнутый какой-то»,— услы­шал я его слова за дверью.

По проходу вдоль камер слонялся плотно сбитый коренастый паренек лет двадцати, с татуировкой на руках. Он прошелся несколько раз мимо моей камеры, с любопытством поглядывая в мою сторону. В руках у него был матэ, которым он угощал заключенных, сидевших, как и я, в одиночках.

—   Эй, ты! — позвал он меня, остановившись на­против.— Поди сюда!

Я подошел к окошечку.

—    Хочешь матэ?— И он протянул мне баночку с зеленым настоем, который надо было высасывать через трубочку, сделанную из корпуса шариковой ручки. Поборов в себе брезгливость, протер кончик трубочки слюной и полой пиджака, я потянул в себя зеленоватую сладкую теплую жидкость. Страшно хотелось пить. Матэ утолял жажду. Это ведь как зеленый чай.

—    На вот тебе кусок хлеба,— сказал он,— до утра ничего не дадут.

—    Спасибо,— сказал я, беря хлеб.

—    Слушай,— обратился он ко мне шепотом, при­близив вплотную лицо к окошку и сверкая глазами.— Ты и вправду русский шпион или лапшу на уши ве­шаешь?

—    Да не знаю я... Зацапали вот, сам не знаю за что.

—    Ну, мне нет дела, чем ты там занимался, но ты здесь, а сюда и хорошие люди попадают. Вот, видишь мои руки? — И он показал мне многочисленные мел­кие шрамы на запястьях обеих рук.— Эти суки пытали меня «пикантной электрикой» несколько суток. Приня­ли меня за кого-то другого, торговца наркотиками, что ли. Довели меня до того, что я вскрыл себе вены. В реанимации откачивали. А сейчас вот опять сюда, хотя и режим вне камеры.

—    Эк тебя угораздило! Но зачем помирать-то? Ты молод. Хорош собой. У тебя все впереди. Тебя еще девушки любить будут. Надеюсь «это-то» у тебя уце­лело?