Явь

Раскаленный камень стоял в центре огромного выжженного круга и остывал. Вокруг расстилался обожженный еловый лес с поломанными и обгоревшими деревьями. Ничего не происходило очень долго, до следующего утра, пока прошедший на заре дождь не остудил до конца космического пришельца. А вот ближе к полудню с неимоверным скрежетом отъехала верхняя крышка, обнажая светящиеся холодными голубыми огнями внутренности и сокрытую там прозрачную силовую капсулу с человекоподобной фигурой внутри. Из клапанов капсулы шел пар, стравливая потихоньку излишнее давление. Так капсула простояла почти до самой ночи, источая из себя холодное голубое свечение. В наступивших сумерках это смотрелось фантастически, но полюбоваться зрелищем никто не мог. Падение, пожар, землетрясение, хоть все они и были несильными, но отогнали всех животных и псевдов от этого места. И некому было лицезреть, как, издав последний вздох паром, капсула раскалывается на две части, и верхняя отъезжает в сторону, освобождая путь запертой внутри фигуре. Но человекоподобное существо не спешит покидать свое ложе, хотя все признаки его жизни присутствуют.

Боль, боль заставляет открыть глаза, хотя это и трудно сделать. За многие года глаза отвыкли открываться. Года? Века? Кто знает, сколько времени прошло здесь с того момента, как его погрузили в эту камеру и отправили на вечные скитания по Вселенной. Они обещали не убивать его и сдержали слово, хотя смерть была бы более легким исходом. Смерть мгновенна, а пустота и ничто вечны. Несмотря на анабиоз, мозг все равно жил, существовал и был на грани реальности и пустоты. Даже во сне мы ощущаем себя. Иногда закроешь глаза на долю секунды – и уже увидел трехсерийный красочный сон, а бывает, спишь полдня, а нудный сон длится все это время не переставая, и там сам движешься снулой рыбой, и даже бег медленнее обычного шага. А теперь представьте сон длиною в вечность. Страшно представить? А лежащему в капсуле существу пришлось это пережить.

Глаза открывались медленно, разрывая слипшиеся за многие века веки. Их бы омыть слезами, размягчить, но слез тоже не было. Слезы высохли в глубинах космоса. Поначалу они лились обильно, широкими реками, от обиды и злости, лились неконтролируемо, навзрыд, неостановимо. Но время шло, и разум понимал, что ничего не изменить и реки мелели, превращаясь в речушки, потом в ручьи, ручейки, ключи, струйки, пока совсем не исчезли, превращая кожу щек и глаза из оазисов в лишенную жизни пустыню. Наконец-то разверзлись веки и мутные глаза увидели свет. Он был ярок, словно перед глазами в кромешной тьме кто-то зажег спичку. Видно ничего не было, только разноцветные разводы с ярчайшим световым пятном посредине.

– Солнце? – подумало существо, ибо сказать пока еще не могло.

Рот так же, как и глаза нужно было раздирать огромным усилием воли и напряжением физических сил. Свет пятна был не желтый, а белый, да и вокруг царили темнота, окрашивая мир всеми оттенками синего и фиолетового цветов.

– Луна, – успокоившись, подумало существо, – луна – это хорошо, луна – это ночь, ночью проще.

Ночью действительно было проще. По крайней мере, этому существу. Но и приходить в себя после многовекового сна было удобнее. Многие столетия, не видевшие света глаза в ночную пору, не сгорят от невыносимого света. В ночную пору шанс на восстановление куда как выше. Да и не любило существо дня. Нет, оно не боялось света, но не любило. Солнечный свет не мог убить его, не мог привести к смерти, но он был слишком ярок и плодил в душе неприятные воспоминания. Враги существа когда-то любили свет, любили день, солнце, и ему пришлось уйти в тень, в ночь, к луне, чтобы противостоять им. Чтоб в его время они не чувствовали себя в своей тарелке.

– Аааааа! – разорвались губы, и окрестности пронзил тихий ор.

Существо орало, орало во всю мощь своих легких и связок, но вот легкие еще не набрали столько воздуха, чтоб кричать на всю округу, да и связки еще не пришли в себя от длительного сна.

Зрение приходило в норму, пятна рассеивались, обретая форму и оттенки цветов.

– Луна и звезды, – прохрипело существо, глядя в ночное небо, – ночь чудесна.