Яцхен

– Тут попробуй не почитай… Я же в советской школе учился. Нам там много всякого рассказывали на тему научного атеизма… хотя они как лучше хотели.

– Не завидуешь ли ближнему своему, – его богатству, счастью, здоровью, его способностям, его успеху в жизни?

– Завидую. Я каждому человеку завидую. Просто потому, что он человек. Я тоже хочу. Хотя может и не хочу уже. Хрен его знает. Желаний много и все противоречивые.

– Борешься ли с дурными помыслами и нечистыми пожеланиями?

– Изо всех сил борюсь. Только не всегда получается.

– Не согрешал ли гордостью, превозношением, оправданием собственного нерадения в жизни духовной и обыденной?

– А кто не согрешал-то? Такая уж у нас природа – всегда искать себе оправдание, чего бы ни натворил. В «Преступлении и наказании» об этом очень хорошо рассказано. Федор Михайлович глаголом жег, как никто.

– Не проявлял ли недоверия, или даже ропота на Божий Промысел о тебе?

– Ну я хочу надеяться, что все это для чего-то было нужно. Очень не хочется думать, что надо мной просто целенаправленно издеваются – ну так, чисто по приколу. Хотя мне не привыкать быть лабораторной крысой…

Торквемада замолчал. Кажется, у него наконец-то иссякли вопросы. Я нервно дернул хвостом, гадая – что он извлек из этого потока бессвязностей? Вдруг сейчас встанет с табуретки и прикажет отправить меня на костер?

Не то чтобы это так уж сильно пугало, но как-то не хочется сваливать с общего праздника. У меня Пазузу до сих пор не пойманный и вообще.

– Я выслушал твою исповедь, – помолчав, произнес великий инвизитор. – И я не услышал в твоих речах лжи. Не знаю, все ли истина, что ты говорил, но сам ты несомненно веришь в свою правоту.

– И что теперь? Я все рассказал. Чего-нибудь еще надо?

– Просто рассказать о своем грехе – недостаточно, – наставительно произнес Торквемада. – Покаяние действенно лишь когда ты искренне сожалеешь о своих грехах и твердо намереваешься впредь грехов избегать. Также тебе придется исполнить епитимью, которую я на тебя наложу. Чтобы примириться с Господом, ты должен ежедневно пасть на колени перед Богом со словами «Господи, помилуй меня!». Если ты не преисполнен демонской гордыни, как прочие твои собратья, ты сможешь исполнить это условие.

– Гордыни не преисполнен. Смогу без проблем. Что-нибудь еще? Может, отжаться разиков пятьсот? Или ведро клюквы съесть, не поморщившись?

– Нет. Еще ты прочтешь молитву Господню три тысячи раз.

– Три тысячи?!

– Шесть тысяч раз! – повысил голос Торквемада.

– Да вы что, падре, охренели?!

– Двенадцать тысяч раз!!! – взревел великий инквизитор. – И каждое произнесенное тобой слово недовольства увеличит епитимью еще вдвое!!!

Я скис и замолчал. Двенадцать тысяч раз прочитать «Отче наш»! Конечно, это коротенькая молитва, ее за полминуты прочесть можно… но двенадцать тысяч раз?! Боюсь, выполнять урок придется долго-долго…

– Ты грешен, нечистая тварь! – процедил Торквемада. – Ты черен от грехов! Чтобы избавиться от наказания вечного и обрести благодать, тебе придется через многое пройти, тварь! Но я помогу тебе в этом, ибо таков мой долг. Ты выполнишь наложенную мной епитимью – выполнишь с радостью и благодарностью за то, что она столь мала и легка. После этого твое покаяние будет завершено, и ты очистишься. Склонись.

По-прежнему стоя на коленях, я покорно согнулся как уж сумел. Мне на лоб легла жесткая ладонь. Перед лицом закачался маленький серебряный крестик на цепочке.

Торквемада промедлил несколько секунд, словно к чему-то прислушиваясь, и медленно произнес:

– Властью, полученной от Самого Христа, я отпускаю твои грехи, тварь. Тебе предоставляется индульгенция. Поднимись.

Я выпрямился. Не замечаю в себе никаких изменений. Конечно, их и не должно быть, но все-таки…

– Ты можешь идти, тварь, – сурово сказал великий инквизитор. – Теперь ты предоставляешься сам себе.

– Эм-м… Падре, я это… ну, спасибо вам за… за все.

– Не благодари. Я делаю это не ради тебя, а только потому, что таков мой долг. Если бы мне предложили выбор, я бы все-таки предпочел тебя сжечь.

– Понятное дело. Кстати, вы сказали, что мне индульгенцию дадут?..

– Я уже ее тебе предоставил.

– Где?

– Как это где? Ты вообще знаешь, что такое индульгенция?

– Ну… Бумажка такая. Сертификат, что грехи отпущены.