Ястреб халифа

Малыш подхватил палочку с обломанным железным наконечником, вскочил, отряхнул нарядный кафтанчик узорчатой парчи – и припустил к лестнице во Двор Госпожи:

– Мама! Мама! Я выиграл! Мама!

Всполошившись, женщины вскочили и заметались, подхватывая покрывала, – в верхнем дворе сидели посетители, и рабыням следовало закрыть лица:

– Сальма! Эй, Сальма, это мой платок! Ха, отдай, отдай, тебе не под платье!

Невольницы, хохоча до упаду, пытались поднять с ковра толстую Дунджаб-кормилицу: колыхая огромными, как арбузы, грудями, та пыхтела и отбивалась от смуглых, звенящих браслетами ручек:

– Фахр, солнце мое, куда ты так бежишь, вах, не спеши, детка!..

Разогнавшись на полированном мраморе, мальчик оскользнулся на кожаных подошвах, упал на четвереньки и с обиженным воем, теряя туфли, уехал по блестящей белой поверхности к следующему маршу ступеней.

– О Всевышний, помилуй нас, господин упал!

– Мерзавки, всех прикажу пороть, господин упал и плачет!

Охая и причитая, Дунджаб припустила к лестнице, подобно носорожихе-матери. Девушки бестолково толклись, срочно заматывая головы и лица, теряли браслеты и заколки, выпадали из расшитых золотом туфелек и прыгали на одной ножке.

Фахр продолжал реветь так, словно его растерзал тигр:

– Мама-ааааа!!!

– Вах, беда, вах, беда, вы не ушиблись, мой повелитель, а где наша ручка, а вот мы побьем, побьем нехороший пол, да, так его, так, бейте его ладошкой, мой господин, да, так!

Невольницы, щебеча и размахивая рукавами, наперебой отвлекали царственное дитя:

– Ой, гляньте, господин, какая птичка, а вот какой бархатец, хотите, сорвем цветочек, ах какой цветочек, а как пахнет!

А хитрая Азза бросилась обратно к черешневому дереву, подпрыгнула и оборвала ветку с зелеными завязями ягодок:

– А вот смотрите, господин, что есть у Аззы? Ой как интересно!

Господин перестал завывать и утер глаза роскошным шитьем рукава:

– У меня сопли!

Охая и ахая, Сальма тут же выхватила из рукава шелковый, расшитый розами платочек и вытерла хлюпающий нос, а затем и зареванное чело юного повелителя.

– А что это у тебя, Азза? – заинтересовался Фахр – и побежал в обратном направлении.

С воплями – ах, убьется, ой, держите! – пестрая стая невольниц помчалась вслед за ним.

– Дай ягодку!

– Ой, господин, их еще нельзя есть, они зеленые!

– Нет, я хочу!

– Но ведь кислые, невкусные, господин!

– Я хочууу!!!!..

Вазир прищурился: сквозь рыхлый шелк он хорошо видел, как Айша раскачивается из стороны в сторону, тихо-тихо повторяя: да помилует его Всевышний, да будет к нему милостив, да будет им доволен, Всевышний, прибери меня…

Мухаммад ибн Бакийа медленно кивнул писцу – тот вытащил из футляра тисненой золотом кожи свиток и передал главному вазиру.

– Моя госпожа?.. Соблаговолите?..

И, почтительно поклонившись, положил документ на золотой поднос у края занавеса. Мухаммад ибн Бакийа сидел на подушках у ступеней перед аркой павильона во Дворике Госпожи. Высокий проем был затянут алым шелком. С обеих сторон ковер, на котором располагалась Айша, отделяли высокие ширмы с наброшенными покрывалами золотой парчи.

Вазир поклонился еще раз и подвинул поднос к невесомо струившейся ткани завесы. С той стороны шелк приподняла тонкая смуглая ручка в тяжелом прорезном браслете. Невольница утянула поднос к себе и простерлась на ковре перед госпожой, обеими руками протягивая свернувшееся на золоте письмо.

Бормотание Айши стихло.

– Что это, Утба?.. – слабо отозвалась женщина.

Вазир припал к ковру лбом:

– Я покорнейше прошу одобрения вашего, госпожа, и одобрения вашего царственного сына, повелителя аш-Шарийа Фахра ад-Даулы, да умножит свою милость над ним Всевышний…

Замотанная в траурный серый хлопок фигура за занавеской склонилась над свитком. Женщина, к немалому удивлению ибн Бакийи, заинтересовалась содержанием документа и не стала подписывать его не глядя – как она это делала последние две недели. Все дни с тех пор, как не стало Аммара ибн Амира.

А ведь какое хорошее получилось время – они многое успели сделать. Решение провозгласить сопливого четырехлетнего мальчишку халифом было очень, очень рискованным. Многие остались недовольны. Следовало ждать бунта – прежде всего в Нисибине, родовом гнезде Аббасидов. А уж как орали законники, когда внесли предложение провозгласить – о, неслыханное дело! – Айшу регентшей! Ооооо, как трясли бородами патлатые старцы! Женщина-правительница – о, ужас! О, попрание всех и всяческих законов и заповедей!

Но он, Мухаммад ибн Бакийа, не зря раздавал все эти дни сотни и сотни тысяч дирхемов – ничего, скоро эти деньги вернутся к нему сторицей. Зато теперь аш-Шарийа правят регентша – и вазиры. Регентша из семьи Умейядов – и вазиры из этого же рода. Ай, как хорошо, ай, как прекрасно – родственники же завсегда договорятся, правда? Законники так и назвали новую власть – вазират. Ну а бунт в Нисибине мы подавим. Подавим. Теперь власть – у семьи Умейя. Да. Хорошо они придумали с этим регентством. А законники – ну что законники? Кому-то удалось заткнуть рот подачками. А с остальными они тоже скоро разберутся. Ох разберутся…