Ястреб халифа

Сейчас такое лицо и такая улыбка были обращены к жителям Куртубы. Этому городу показалась недостаточной обрушенная на него совсем недавно кара. Ну что ж, господин Ястреб вернулся, чтобы полной мерой восполнить недоданное.

Вороной конь Саида давил подковами репу и сельдерей с опрокинутых в панике лотков, переступал через брошенные платки и туфли. Завидев Тарика, толпа стала в ужасе жаться и затихать, и сейчас на площади явственно слышался хруст из-под копыт коней ханаттани. Казалось, что всадники давят не огурцы с хурмой, а человеческие кости.

Вокруг дервиша, неподвижно стоявшего на тележке с рассыпавшейся кинзой и салатом, образовалась широкая пуганая пустота. Ханаттани, поскрипывая кожей перевязей, придерживая коней, стали медленно заполнять ее. Взяв в плотное кольцо дервиша со свитой, конники расступились, пропуская вперед своего предводителя.

Господин Ястреб медленно снял с левой руки кожаную перчатку. И улыбнулся стоявшему над ним суфию в остром колпаке:

– Говорят, ты – халиф джамийитов. Так ли это?

– Хвала Всевышнему, – человек провел ладонями по лицу.

– Вот как, – улыбка Тарика вмораживала в землю.

Но только не дервиша: тот стоял как стоял – только руки на груди сложил.

– Говорят, ты умеешь предсказывать будущее, о Хуфайз. Так ли это?

– Если ты знаешь мое имя, аль-Кариа, ты знаешь и мою славу. Я – лишь факир, нищий во славу Всевышнего! И как всякий факир, я – в медной крепости, которую не взять мирской молве и земной силе!

– Предскажи свое будущее, о Хуфайз, – прошелестело над площадью.

А суфий вдруг взмахнул рукавами, как крыльями. И уставил в лицо Тарику сухой коричневый палец:

– Мое будущее в руках Всевышнего, ты, нечестивый язычник! А твое я вижу яснее ясного! Хочешь замахнуться на святого шейха, собака? Твою неверную голову принесут из святой долины на пике – во славу Всевышнего и его возлюбленного слуги! Отступись и подожми хвост, как и подобает неверному псу, – и, возможно, рассеется в сердце шейха то, что было у него к халифу, и он благословит Аммара ибн Амира, во имя Всевышнего! Всевышний – Он милостивый, прощающий…

«Третий вестник», – подумал Саид, глядя в спину жестикулирующему дервишу.

Все случилось, как и предупреждал господин Ястреб. Первый вестник встретил их у границы ар-Русафа – огромного валуна, испещренного древними письменами и рисунками бегущих за оленями человечков. Дервиш кружился в медленном завораживающем танце. Тарик дождался, когда тот окончит радение. И тогда посланник шейха и-Джама затряс головой и не своим – дребезжащим и тоненьким – а чьим-то другим, низким и сильным, голосом крикнул Ястребу в лицо: «Убирайся, собака! Прочь из святых земель потомков Али, иначе встретишь свою смерть!» Тарик взял из руки Хасана ибн Ахмада дротик и прибил одержимого к серой скале.

Второй вестник ждал их в долине в виду города – среди обгоревших камней. В долине сжигали на кострах последователей Зу-н-нуна – шейха ордена Халветийа, прежде державшего обитель в Лива-ар-Рамля и приведшего в Куртубу сумеречников в день спасения Джунайда.

Наместник побоялся устраивать казнь в стенах города: и те, кто должен был сгореть, и те, кто их обвинял, – все они были суфиями, пусть и из соперничающих орденов. Кто знал, как их рассудит на своем Суде Всевышний в конце времен?

Шейх и-Джам прислал к нему законников из Гарнаты – при полном параде, в высоких серебряных уборах со звенящими медными пластинами до самой груди. Почтенные старцы потрясали посохами и требовали казни еретиков, подчиняющихся еретику и подлому отступнику аль-Джунайду. Градоначальнику ничего не оставалось, кроме как выдать приказ об аресте Зу-н-Нуна и всех насельников обители в Лива-ар-Рамля. Многие успели разбежаться, но десятка два преступников все же удалось привести в город. Все схваченные отказались раскаяться и вернуться на путь истины. Их по трое выводили за стены в долину, связывали, клали на высокую стопку дров и хвороста и поджигали костер. В городе говорили, что сам шейх и-Джам сказал: вязанка хвороста для костра еретика зачтется за молитву у мазара святого Гилани.