Ястреб халифа

А всадник, отплативший страже тем же равнодушием, спокойно поехал дальше – через мощенный кривым булыжником Двор привратников, мимо снующих по своим делам слуг, по пыльной тропинке мимо огородов и фруктовых садов ко вторым воротам – и к площади для церемоний. Там стучали молотки и слышались крики надсмотрщиков: на месте страшной славы башни Заиры возводили новую дворцовую мечеть. А уж через нее, уступая дорогу полуголым людям с полными камней и раствора носилками, всадник неспешно ехал дальше – мимо аптекарских огородов, через квартал гулямов внутренней резиденции, мимо старых и новых, сверкающих полированным мрамором мавзолеев и больших могильных плит. По забирающим вверх улочкам всадник двигался к Пестрым – из-за горящих на солнце изразцовых фризов – воротам ас-Сурайа, резиденции семьи халифа. За этими-то воротами и высился, уходя в яркое голубое небо, огромный зеленый купол.

Стража не вызвала всадника на пароль и даже вовсе не заметила. Тарег – а это был, конечно же, он – беспрепятственно въехал под прямоугольный свод, и спустя мгновение конь звонко зацокал подковами по полированным плитам Миртового двора.

Видно, непривычный звук – в Миртовый двор по понятным причинам как-то не принято было въезжать верхом – привлек внимание прислуги. Отводящие глаза чары спали, люди в оранжевых кафтанах невольников-худжри[59] заметили Тарега и заорали, наперебой показывая на него пальцами.

Нерегиль невозмутимо спешился у длиннейшего и широченного пруда, занимавшего почти весь двор, и отпустил коня напиться. А сам, не обращая внимания на нараставший вопль и крик вокруг себя, наклонился над маленьким фонтанчиком, сбрасывавшим воду в пруд, размотал пыльный шелк платка и принялся умываться. В конце концов, он не мог предстать перед своим повелителем с грязным лицом.

Дикие крики и нестройный ор возымели, наконец, свое действие. Из арок входа в зал Мехвар – там халиф обычно давал аудиенцию подданным – выбежал молодой человек в золотом парчовом халате. Тарег утерся рукавом – а зря, потому как рукав тоже пропылился насквозь, – и пошел навстречу бегущему к нему юноше. Когда халиф подбежал совсем близко, нерегиль почтительно опустился на плиты пола и склонился в полном церемониальном поклоне.

– Тьфу на тебя! – крикнул Аммар вместо «здравствуйте».

Не дожидаясь разрешения подняться, Тарег вскинул голову и заметил:

– Аммар, я понимаю, что для вас я язычник, и ты не можешь приветствовать меня, как полагается ашшариту, но я шестнадцать дней скакал, не щадя сменных лошадей. Поэтому хотя бы из уважения к моим усилиям ты мог бы быть чуть-чуть повежливей. Ты бы мог сказать: здравствуй, Тарег, я рад тебя видеть. Или даже так: счастливы мои глаза, что видят тебя, Тарег. А, Аммар?..

– Я тебя раньше конца недели не ждал, – радостно улыбнулся юноша.

И махнул высунувшимся из-за колонн испуганным лицам:

– Все, на сегодня эмир верующих завершил рассмотрение дел и ходатайств. Приходите завтра!

Люди осели в земных поклонах.

Крепко держа Тарега за рукав – словно опасаясь, что нерегиль вдруг взлетит и исчезнет в ярком небе начала осени, – Аммар потащил его через весь дворец на самые задворки, к Охотничьему домику. Дойдя до изящного строения, чьи пять стройных арок отражались в зеркале большого пруда, халиф нырнул в боковую дверку и полез вверх по лестнице. Они поднялись на самый верхний этаж, под конусовидную крышу башни. Выгнав из комнаты всех ее обитателей, Аммар подтащил Тарега к узким оконцам и жестом велел сесть на каменный подоконник. И с облегчением плюхнулся рядом сам.

– Здесь самое высокое место дворца, – непонятно объяснил он, снимая чалму с коротко остриженной головы. – И здесь очень трудно подслушать.

– Что с ней, рассказывай, – мрачно сказал нерегиль и устало прислонился к желтому песчанику голой, нагретой солнцем стены.

Айша поняла, что это сон, сразу: в других снах ей уже приходилось бывать в этом шатре.

Серая некрашеная ткань полотнищ не оживлялась ни коврами, ни изящными деревянными решетками, ни развешанным оружием. Впрочем, на полу лежали плетенные из тростника циновки и высохшая трава. А еще на полу лежала женщина. Сумеречная женщина. Руки ее были связаны и заломлены назад – веревка туго притягивала ее запястья к вбитому в землю колышку. Женщина тяжело дышала, и надорванный ворот белой рубашки – больше на ней ничего не было – расходился и сходился над маленькой грудью. Сумеречница лежала, извернувшись на бок, поджав сведенные колени к животу. И пристально смотрела в одну точку широко раскрытыми глазами.

Оттуда на нее двинулся широкоплечий мужчина в одной рубахе. В руке он держал чашку. Хлебнув последний раз, он шагнул к сжавшейся на циновках женщине:

– А без доспеха ты как все бабы…