Ястреб халифа

– А как же… как же брачная ночь?.. – топоча за ним, несмело пискнула Айша.

– У нас с тобой вся жизнь впереди, еще успеется, – решительно сказал он, шагая вверх по лестнице на террасу. – Эй, там! Огня нам! Подайте госпоже хиджаб, она идет со мной на мужскую половину! Писца ко мне! Готовьте почтового голубя! Яхью ибн Саида ко мне, живо! И пусть прихватит с собой принадлежности для письма! Быстрее! Быстрее, твари, задницами на ледник посажу, быстрее! Прости мою несдержанность, милая, я очень обеспокоен, – и он обернулся к ней и быстро поцеловал ее в лоб. – Я сказал быстрее!!!

Замок Сов, вечер следующего дня

Флейта вздохнула и издала новую свистящую трель. Барабанчик стукнул, словно очнувшись от забытья, ему отозвалась струна цуми[56]. Танцующая девушка грациозно присела и изогнулась назад, складывая веер. Ее движение, точное и прекрасное, как выверенный удар тиккой, восхитило всех сидевших в церемониальном зале. Некоторые позволили себе одобрительно кивнуть.

Танцовщица опустилась на колени и поклонилась в сторону возвышения, на котором расположились госпожа, господин и их сиятельный гость. Затем поднялась и мелкими шажками отошла к другим женщинам, сидевшим у восточной стены за рядами ламп на высоких тонких ножках.

Некоторое время в зале слышалось лишь потрескивание огня в глиняных плошках светильников. Они освещали лица и одежду присутствующих, а потолок и дальние углы тонули в сумраке. В огромных окнах, выходивших на террасу и галерею, уже давно чернела ночь.

На стойке черного дерева затоптался и зазвенел колокольчиками Митрион, ястреб князя Тарега. Тамийа-химэ улыбнулась и кивнула служанкам. Те поклонились, поднялись, тихонько прошли к окнам и стали опускать циновки и плотные занавеси тройного шелка – становилось прохладно.

Затем княгиня кивнула Тамаки. Та отдала почтительный поклон, встала и, подхватив полы длинного, ослепительно-белого с алыми цветами платья, пошла к середине зала. Флейтист, мальчик-пикси с барабанчиком и девушка с цуми поклонились придворной даме. Та небрежно кивнула, качнулись лепестки цветов на высоком гребешке в прическе.

Цуми издал первый щемящий аккорд.

За дверями зала послышались выкрики. На ашшари.

– Сейид! Сейид!

Джунайд издал глубокий вздох сожаления и низко поклонился застывшей Тамаки и замершим музыкантам.

– Сейид! Известия из столицы! Голубь!

Джунайд поклонился еще раз – на этот раз княгине и гостю. И крикнул в ответ:

– Войди, Махмуд.

Двери зала раскрылись сами собой. Воин в мохнатой овчине в ужасе проводил распахивающиеся створки взглядом – и тут же упал носом в пол. Айяры[57] Джунайда так и не смогли привыкнуть к виду открытых женских лиц, и потому при виде сумеречниц предпочитали земно кланяться.

– Говори.

– О господин! – воскликнул юноша, с опаской поднимая голову, но стараясь смотреть только на сидевшего в дальнем конце зала Джунайда. – Из столицы прилетел голубь с посланием для Тарика.

По залу прокатилось легкое шипение, но молодой айяр не изменился в лице, продолжая смотреть только на своего господина и повелителя.

– Передай Майесе.

Парень с опаской взглянул на приближающуюся сумеречницу. Та шла медленно, шлейф розового узкого платья мел пол в такт шагам. Наконец, женщина опустилась на колени перед воином, поклонилась, показывая фиалки в гребешке на макушке, и растянула перед ним широкий длинный рукав. Клади, мол, сюда. Тот быстро положил письмо на ткань и отдернул руку.

– Можешь идти, Махмуд.

Кланяясь и пятясь задом, айяр покинул зал. Двери захлопнулись с глухим деревянным стуком.

Майеса поднялась с пола и пошла к возвышению, неся перед собой положенное на рукав письмо. Оказавшись перед Тарегом, она опустилась на колени и с поклоном протянула ему трубочку бумаги. Нерегиль поклонился в ответ и взял с натянутого розового шелка послание. Майеса коснулась лбом пола, посмотрела на княгиню. Та кивнула. Девушка поднялась и пошла на свое место.

Тарег меж тем развернул бумажку и углубился в чтение. Затем положил письмо на циновку и сказал:

– Халиф вызывает меня в столицу. Я должен покинуть замок немедленно.

Ответом ему стало потрясенное возмущенное молчание. Наконец, княгиня глубоко вздохнула, погладила свой округлившийся живот и сказала:

– Я полагала, что Аммар ибн Амир наслаждается первой брачной ночью с молодой женой. Что ему от тебя надо, Тарег-сама?

– Это переходит всякие границы, – отовсюду в зале слышалось одно и то же, все переглядывались и сердито кивали.

Тарег спокойно ответил:

– Халиф пишет, что его молодую жену преследуют страшные видения. Она видит свою прародительницу, княгиню Амайа-химэ, – и та отнюдь не рада за правнучку.

– Моя сестра не может являться в видениях! – резко выкрикнула Тамийа. – Это ложь! Амайа лежит под сигилой Дауда, и ей открыта лишь Дорога Снов!

– Я знаю, – усмехнулся Тарег. – Это-то меня и удивляет.

На некоторое время в зале повисло молчание. Митрион снова затоптался на жердочке и зазвенел колокольцами на путах.

– А что, если эти видения насылает кто-то другой? – прозвучал голос дамы Амоэ.