Яшмовая трость

В этот период моей жизни я был настроен весьма меланхолично, вследствие несчастной любви, встретившей препятствия. По причинам, о которых я умолчу, я должен был отказаться от любимой женщины. Эта жертва, вынужденная серьезными нравственными обязанностями, оказалась для меня крайне тяжелой, и я искал в путешествии по Италии облегчения моей скорби. В таком душевном состоянии я совершил экскурсию по озеру Гарде. Величественная красота мест несколько отвлекла меня от самого себя, а положение Ривы в самом узком конце озера, у подножия высокой и суровой скалистой ограды, ее обширная и почти пустая гостиница с садом, расположенным террасой над водой, побудили меня поселиться там на несколько недель.

Несмотря на поглощавшую меня печаль, я все же, как сказал, сразу по приезде отметил упомянутую чету. Она даже настолько затронула мое любопытство, что я справился в бюро отеля об имени обоих путешественников. Все, что я узнал, было то, что они французы и что их зовут г-н и г-жа Дорланж. Г-н Дорланж был человеком лет пятидесяти, крепко сложенным, широкоплечим. У него была массивная голова, энергичное лицо, седеющая бородка. Его жена, обладавшая очаровательным лицом и прекрасными печальными глазами, выделялась благородным изяществом внешности и движений, с оттенком какой-то хрупкости, усталости и робости во всей фигуре. Контраст между этим нежным, деликатным существом и крепким здоровяком, каким еще являлся г-н Дорланж, бросался в глаза. Вообще, г-н Дорланж заинтересовал меня. Мне казалось, что черты его мне знакомы. Где я видел это лицо?

Я задавал себе этот вопрос всякий раз, как встречал г-на Дорланжа, что случалось часто, иной раз в коридорах гостиницы, иной раз в саду, где супруги Дорланж проводили большую часть дня, сидя на скамье террасы, возвышавшейся над озером. Г-жа Дорланж бывала занята ручной работой. Г-н Дорланж молча курил. Иногда я видел, как он внезапно вставал и удалялся быстрыми шагами в тенистую часть сада. Не раз сталкивался я с г-ном Дорланжем, одиноко гуляющим. Он шагал, опустив голову и заложив руки за спину, как человек, одолеваемый жестокой заботой. Один раз даже на повороте аллеи я застиг его громко разговаривающим с собой в необыкновенном возбуждении.

В часы предобеденного чая я ежедневно заставал г-на Дорланжа в салоне гостиницы, сидящим всегда на том же месте, неподалеку от двери. Дверь эта, казалось, живо интересовала г-на Дорланжа. Около шести часов она отворялась; появлялся швейцар с почтой, который клал пачку газет перед г-ном Дорланжем, жадно на них набрасывавшимся. С какой поспешностью вскрывал он бандероли и развертывал большие печатные листы!.. В то время как он пробегал их глазами, его жена внимательно следила за ним. Иногда г-н Дорланж передавал ей газету, отметив пальцем какое-нибудь место. Это занятие вызывало мое удивление всякий раз, как мне приходилось наблюдать его. Кем мог быть г-н Дорланж, чтобы так горячо интересоваться газетными новостями? Значит, есть люди, для которых не все безразлично, кроме мыслей об утраченном счастье?

Тем временем пребывание в Риве начало мне надоедать, и я решился двинуться дальше. Накануне отъезда я нанял лодку и провел значительную часть дня на воде. Мне казалось, что ритм весел усыпляет мою печаль и сожаление. Я возвратился в гостиницу лишь к чаю и вошел в салон в ту самую минуту, когда швейцар вручал г-ну Дорланжу обычную пачку газет. Едва он вскрыл их и заглянул в них, как побледнел на моих глазах. Его руки дрожали. Сильнейшее волнение потрясло все его существо. Он внезапно поднялся и вышел, сопровождаемый г-жой Дорланж. Газета осталась лежать на столе. Я подошел. Это был номер «Политических Новостей». В заголовке отмечалось бурное заседание Палаты Депутатов. Министр иностранных дел произнес речь, результатом которой было падение кабинета. Крупные осложнения международного характера вызвали этот министерский кризис, являвшийся в то же время кризисом национальным.

Супруги Дорланж не пришли к обеду. Окончив свою трапезу, я вышел выкурить сигару на берегу озера. Вечер был мягкий и тихий, и я долго там оставался, слушая плеск воды и любуясь большой желтой луной, медленно всходившей на горизонте. Докурив сигару, я направился в гостиницу. В салоне два англичанина, прибывшие утром, пили виски с содой. Не будя дремлющего швейцара, я поднялся по широкой лестнице и завернул по коридору, который вел к моей комнате мимо помещения, занятого Дорланжами. Проходя в этом месте, я услышал непривычно шумный голос. Я остановился и прислушался. Это был голос г-на Дорланжа, но голос совсем другой, усиленный. Он наполнял тишину своей звучностью. Это был голос оратора, трибуна, мощный, как удары молота, созданный, чтобы зажигать толпу. И было странно, уверяю вас, слушать его сквозь запертую дверь в этой пустынной и безлюдной гостинице.

Вот что он говорил, этот голос: