Яшмовая трость

Произведения г-на Давере не лишены были как искусства, так и грации. Г-н Давере писал со вкусом сцены изящных праздников в манере Ватто, от которого у него осталось несколько полотен, вызывавших его искреннее восхищение. Вскоре я стал разделять его чувства, внося в это всю пламенность юности. Рисунок г-на Ватто, краски г-на Ватто — только это и было у меня на уме. Я упражнялся в писании концертов среди природы и сельских собраний в стиле этого превосходного художника, которым вдохновлялся также и г-н Давере, позволявший мне работать на собственной его ниве и доверявший мне иногда выполнение какой-нибудь маленькой фигурки.

Г-н Давере был толстый человек, веселый и добрый. Его наружность и вкусы являли некоторый контраст сюжетам, которые он выбирал. Г-н Давере любил вкусный стол и хорошее вино, обильные обеды и долгие попойки. Такие наклонности, казалось, более располагали его к писанию фламандских веселых ярмарок и гульбищ, потому что он предпочитал наслаждения Рампоно радостям Волшебного Острова. Таким-то образом, и мне приходилось принимать участие в бутылочных утехах, которые он отнюдь не презирал. Эти пирушки имели для меня порою неприятные последствия, которые очень веселили г-на Давере. Я их выносил, потому что любил г-на Давере, который был моим учителем, и еще потому, что после кабачка он водил меня иногда в Комедию.

Г-н Давере был большим ее любителем. Фарсы и буффонады забавляли его, и он хохотал во все горло. Что до меня, то я решительно предпочитал им пьесы итальянских комедиантов. Там я получал полнейшее удовлетворение. Фигуры Арлекина и Жиля, Коломбины и Лелио доставляли мне бесконечное удовольствие. Я любил их пестрые костюмы, маски и гитары, прыжки и жесты. В них было что-то нежное и призрачное, напоминавшее мне картины моего милого Ватто. Зрелища эти навевали на меня сладостную и легкую мечтательность, которой охотно предавалась моя натура, немного склонная к пастушескому жанру.

Придя домой после таких спектаклей, я пытался передать, как умел, их краски и движение. Некоторые из моих опытов в этом роде попались на глаза г-ну де Ла Геранжеру, который велел передать мне свою похвалу, и в один прекрасный день я получил от него приказание явиться к нему в замок, захватив с собой кисти и мольберт. Приглашение это поразило меня, но мне оставалось только повиноваться, и потому, попрощавшись с г-ном Давере, я сел в почтовую карету, отходящую в Этамп, мысленно спрашивая себя, чего хотел от меня г-н де Ла Геранжер.

Когда я прибыл в замок, я застал там все перевернутым вверх дном и страшнейшую сутолоку. Чтобы угодить своей дочери, желавшей играть в комедии, г-н де Ла Геранжер построил маленький театр, превосходно оборудованный. Пьеса была выбрана, труппа составлена. Девица де Ла Геранжер должна была исполнять роль Коломбины, а г-н маркиз взял себе роль Болонского Доктора. Что касается декораций и костюмов, то г-н де Ла Геранжер решил поручить рисунки и роспись их мне. Оставалось лишь приняться за работу. Девица де Ла Геранжер горела желанием испробовать мое уменье.

Я помнил, что мне раньше случалось мельком видеть девицу Антуанету де Ла Геранжер сквозь стеклянные дверцы ее кареты, но за четыре года моего отсутствия она необычайно изменилась. Я был ослеплен ее красотой. Она встретила меня весьма мило, завладела мной и объяснила, чего ждет от моего таланта. С этой минуты я больше не принадлежал себе. По двадцати раз в час она заходила в помещение, где я работал, наполняя его своей шумной резвостью. Она обращалась со мной совсем запросто, называла меня своим милым художником, милым костюмером. Затем она вихрем вылетала, чтобы минуту спустя опять вернуться. И с каждым разом мое сердце билось сильнее в груди. Я отчаянно влюбился в девицу де Ла Геранжер, да, я, сын скромного этампского суконщика, влюбился в дочь богатейшего помещика провинции!

Тем временем настал день спектакля. Все окрестное дворянство собралось на него. Декорации и костюмы были признаны красивыми и приятными. Но больше всего аплодисментов вызвали г-н де Ла Геранжер, который был великолепен в роли Болонского Доктора, и очаровательная Антуанета. Она была поистине прелестна в виде Коломбины и восхитительно сыграла свою роль. Ее триумф был блестящим и заслуженным. Я смотрел, стоя за боковыми лампами. О, какой сладостный и мучительный час провел я! Лишь одна мысль облегчала мое страдание: та, что я буду скоро в Париже. Там я увижу опять г-на Давере, — и я давал себе слово постараться забыть странное безумие, охватившее меня. Несколько добрых обедов в трактире должны были помочь мне в этом, и я рассчитывал, что вино Рампоно победит волшебный напиток, которым опоили меня глаза девицы де Ла Геранжер.