Яшмовая трость

Верховными, бессмертными, живыми,

Которым курился фимиам и багровел алтарь

Вседневной кровью неисчислимых жертв

И от которых теперь остались только Тени?

Они томятся в грезах, уповая,

Что сон их солнечный, прекрасный, амброзийный

Возникнет вновь, окончится изгнанье,

На острове подземном, окруженном

Беззвучной, черною и мертвою водой струящегося Стикса,

Ибо толпа ночная их устала от ночей.

Сандалию подвязывает Марс, как бы готовясь в путь,

Венера — еще прекрасная — спустила ногу

В воды Преисподней, а Нептун благоразумно

Ощупывает брод своим трезубцем.

Гляди на тех, кто были когда-то средоточием

И олимпийской радости и силы олимпийской,

Кто были некогда оракулом и роком,

Пещерным шепотом и словом сибиллинским,

Священным эхо, двойною лирой, флейтой, лирой,

Кимвалом, кликами, безумием и пляской,

Дыханьем розы, ароматом лавра,

Священной одой, воинским припевом,

Раскатом колесниц, ударом грома,

Шелестами неба и трепетом земли,

Волнами желтыми колеблющихся нив,

Лесом, качаемым дыханьем долгим ветра,

Глухим жужжаньем полных ульев,

Ключом, ручьем, рекой; они мешали в чашах

Вино и воду, кровь и молоко,

Носили скиптр и гибкий тирс,

Кидали молнии и стрелы, наполняли

Землю и небеса смятеньем

Широких своих страстей;

Все эти боги жизни, вскипающей и буйной, —

Теперь лишь тени. Их жизнь — молчанье.

И все они задумчивым и долгим взглядом следят

За головокружительной и мрачной скачкой

Пегаса, который в напрасном беге,

Взметая гриву, мчится кругами по острову,

Порой взвиваясь ввысь, порою припадая,

То будто ржет, но ржания не слышно, —

То насторожится и станет сразу, как вкопанный,

Четверокопытием взрывал пепл и прах,

То, взвившись на дыбы — весь сказочный и черный

Порывом яростным, с трагической надеждой

Расправит два крыла

И бьет бессильно слишком грузный воздух,

И падают они — мятежные

В отчаянном усильи к полету безысходному.

Теперь прощай, мой сын. Вернись к себе. Забудь

При полном свете жизни и любви

Сей преисподний мир, где ты познал воочью

Судьбу богов, которых ты искал.

Ступай и не гляди назад. Иди, чтоб жить!

А мне — тебя приведшей — заказаны пути

Наверх Мой час в Аиде пробил.

Часть моего земного года окончена;

Я снова стану тенью и возвращусь

В толпу богов им чуждой и пленницей наполовину,

Ибо весна меня на землю призывает, а осень

В глубокий Тартар уводит Персефону.

Но ты, которого ничто не держит во мраке преисподнем,

Ступай отсюда! Ты увидишь сегодняшний рассвет;

И на пороге вновь обретенного живого дня

Твои глаза опомнятся от мрачных наваждений

Слепого острова и нелюдимых мест,

Где бродят навсегда потерянные тени былых богов.

Иди. Но прежде чем переступить порог жилища своего,

Стряхни песок с подошвы,

Влажной от черного пути

И смоченной в воде подземных рек.

Из цикла КРУГЛЫЙ ГОД

ПОЖЕЛАНИЕ

Я пожелал бы глазам твоим равнину

И лес зеленый, русый,

Далекий,

Дымчатый,

На самом горизонте под ясным небом.

Или холмы

Спокойных очертаний,

Туманные и медленные,

Тающие в истомном воздухе,

Или холмы,

Иль дальний лес...

Я пожелал бы,

Чтобы ты слушала

Глубокий, сильный, нежный,

Великий и глухой, широкий голос моря,

Печальный,

Как Любовь;

А временами рядом,

В минуту молчания

Чтоб ты слыхала

Воркованье

Голубя

И нежный, слабый,

Подобный Любви,

В тени укрытый,

Ропот источника...

Я пожелал бы для рук твоих цветов,

А для твоих шагов

Песчаную тропинку, поросшую травой,

Которая ведет немного вверх, то вниз,

И вьется и, кажется,

Уводит в глубь молчанья,

Песчаную тропинку, на которой

Оставят легкий след твои шаги,

Наши шаги

С тобой!

<ОДЕЛЕТТА> (Если б я лучше знал мою любовь…)

Если б я лучше знал мою любовь, если б я лучше

Знал мою жизнь,

Если б я лучше

Знал мои мысли —

Я бы не связал моей жизни

С твоими мыслями,

С твоими днями,

Я бы не сплел твоей жизни

С моей любовью!

Разве дают тому, кого любят

Цветок с шипами, ранящий пальцы?

Разве ведут напиться к ключу,

Воды которого горьки?

Разве дают

Прекрасным рукам,

Ткущим лишь радость,

Прясть грубую паклю

И жирную шерсть

Прях подневольных?..

Вот ты стоишь посреди моей жизни,

На перекрестке путей моих;

У ног твоих ключ; роза склонила

Опасный свой стебель. Ты сорвала ее.

А прялка судьбы

Неужто так мало весит

Своими неясными нитями,

Что ты улыбаешься

Тому, что стоишь одна в моей любви

И взяла ее за руку?

<ОДЕЛЕТТА> (Я бы мог крикнуть Любовь мою…)

Я бы мог крикнуть Любовь мою

Громко

В день

Жаркий и яркий

Золото-рыжего лета, которое

Ее пьянит и безумит

И возносит со смехом навстречу

Всем эхо!

Я бы мог сказать:

Счастлива Любовь моя,

Поглядите на пурпурный плащ, что влачится

У ног ее!

Руки ее переполнены розами —

Они облетают,

Поя благовонием воздух;

Небо так ясно

Над домом ее

Из теплого мрамора —

Белого с жилками,

Схожего с телом,

Нежным для губ...

Но нет,

Я одел ее власяницей и шерстью;

Плащ ее спущен

До самой земли;

Она проходит, едва улыбаясь,

А поет так тихо,

Что не обернется никто,

Чтоб сорвать ее песню расцветшую

В этом вечере, ей упоенном;

Нет у нее ни сада, ни дома,

И ей хочется казаться нищей,

Чтобы лучше скрыть, что она любима.

ПРОЩАНЬЯ

Есть сладкие прощанья на пороге раскрытой двери

Уста к устам — на час единый,

Иль на единый день;

Уносит ветер

Шелест шагов стихающих,

Приносит ветер

Шелест шагов счастливого возврата;

Вот шуршат они по каменным ступеням