Яшмовая трость

Ступая тяжело по плантажу, по грязи

Нерадостно ведут согбенные под ношей

От виноградника к точилу — колесницу

Сбора — безмолвную и вялую...

Амфора в их руках безрадостна, как урна;

Напрасно стонет жом, напрасно брызжут грозди

Под голою пятой: никто не славит в танце

Ни пыла радости, ни смеха своей любви,

И я не вижу больше красной и сильной руки,

Поднявшей в исступлении, как в древней оргии,

Корзину алую и обагренный серп,

Ни бога, ведущего смеющуюся ярость

Торсов обнявшихся и влажных пoтом грудей,

Который — вечно-стройный с отроческим телом —

Высоким тирсом правит воскресшим торжеством

И, гроздь держа у губ, а плющ у бедр — кидает

Шишки сосновые и крики призывные

В разнузданные толпы и мешает

В смятеньи яростном, ликующем и звонком

Хмельных Силенов с окровавленными Менадами.

Как гулкий тамбурин из жесткой кожи с медью,

Еще рокочет ветр в глубоких чащах леса;

Он бродит, подвывает и потягивается,

И кажется, когда прислушиваешься к звукам

Таинственным, глухим, и вкрадчивым, и диким,

Средь рыжего великолепья осенних рощ,

Которые он рвет то зубом, то когтями,

Что слышишь тигров, влекущих колесницу

Неистового бога, чей сон насыщен духом

Великолепных бедр, вздувавшихся под ним,

И он, вытягиваясь, чувствовал дыханье

Горячее простершегося зверя

Среди пахучих и темных трав, где до утра

Покоился их сон — и божий, и звериный.

Из разделаМОРСКИЕ МЕДАЛИ

РАКОВИНА

Море, когда оно усталое, лениво простирает

До самой овиди свое зеленое

Струящееся тело;

Луна, на водах серебрясь, порой обнажает

Его; а после, утром, зори одевают

Его текучий сон и пробуждение зыбкое

Одеждой пламенной из солнца и туманов,

Осыпанной алмазами великих золотых полудней,

Если только ярость внезапная и мрачная

Не вздыбит его — взметенное, ревущее,

Пастью ветра, зевами валов,

Свой пенный гнев кидающее в небо...

Но горечь изрыгнув до дна, оно устало

Засыпает на отмелях у ног твоих,

Влача среди песков и щебня

Зеленую растрепанную гриву из водорослей...

Раздвинь их и возьми руками эту

Раковину — радужную и струящуюся,

Как бы прислушивающуюся к чему-то...

И перламутр изогнутый тебе расскажет на ухо

О море, которое умолкло...

<НА ОТМЕЛИ>

Приляг на отмели. Обеими руками

Горсть русого песку, зажженного лучами,

Возьми... и дай ему меж пальцев тихо стечь.

Потом закрой глаза и долго слушай речь

Журчащих вод морских и ветра трепет пленный,

И ты почувствуешь, как тает постепенно

Песок в твоих руках... и вот они пусты.

Тогда, не раскрывая глаз, подумай, что и ты

Лишь горсть песка, что жизнь порывы воль мятежных

Смешает как пески на отмелях прибрежных.

МОРСКАЯ ОДА

Я слышу море

Ропщет вдали,

Когда порою доносит ветер сквозь сосны

Его глухой и горький шум, который

Рокочет и свистит, приглушенный,

Сквозь рощу красных сосен на ясном небе...

Порою,

Его извилистый и гибкий голос

Как будто подползает к уху и снова отступает,

Все глуше в глубины сумерек,

И замолкает на много дней,

Как будто засыпая

Вместе с ветром,

И забываешь о нем...

Но однажды утром он запевает снова,

Со шквалами, с приливом

Еще сильней и безнадежней...

Я слушаю его.

Это шум воды, страдающей, грозящей, жалующейся,

Невидимой за соснами,

Спокойной иль клокочущей,

Согласно закату — алеет он или исходит кровью,

Пылает углями иль угасает в пепле...

Без этого великого дыханья, которое растет и затихает,

Рокочет и баюкает —

Без него мои часы и мысли

На этой сухой

Истресканной земле,

Вздутой желтыми буграми,

На которых растут усталые и жалкие цветы.

Без него бы на этом бесплодном и суровом месте,

Откуда виден жалкий горизонт

Молчания и одиночества.

Мне было б слишком грустно,

Потому что — ты видишь — я один. Вся Жизнь

Зовет меня еще к прошедшему, которое кричит, смеется

Тысячами красноречивых уст:

Там сзади меня она стоит нагая,

Протягивая руки.

А я лежу на глыбистой земле, ломая ногти:

Ибо нет ничего, чтоб изваять мою мечту

И сделать вечной в хрупкой форме,

Кроме немного праха —

Нет больше ничего, чтоб вылепить певучие медали...

А я умею создать в охряной глине

Лицо из сумрака и профиль из лучей,

Заставить улыбаться Печаль и плакать Красоту...

А в глубине души любовь рокочет и гудит,

Как там за соснами гудит и ропщет море.

ВИДЕНИЕ

Галоп зыбей опенил овидь моря.

Смотри: они несутся. Волны

Свирепы. Ветер хлещет

И гонит их яростный табун.

Смотри: одна обрушилась, другая сзади —

Предательская, более высокая —

Вскочила ей на круп и смяла под себя...

Сама разбилась. Между тем, как шпоры

Невидимые бесят третью. С ржанием

Взвивается она и рушится при кликах ветра,

Задохнувшегося, и вод, дымящихся в поту и в мыле.

Грудь урагана! Гривы пены!

Стоя в горьком ветре, я смотрел

На бесконечный бег морских коней и ждал,

Что вот — один из них из вод текучих

Покажется, расправит вдруг струящиеся крылья,

И я рукой за гриву ухвачу

Морского, неукротимого Пегаса.

НОЧЬ БОГОВНОЧЬ БОГОВ

О человек!

Я долго шла вслед за тобой, но ты меня

Не слышал: эхо повторяло твои шаги,

Тебе ж казалось, что ты идешь один в рассветных сумерках,

И ты бы продолжал идти, меня не замечая,

Быть может, всегда один, ища меня напрасно,

Быть может, если бы сегодня вечером, я на пути твоем —

Знакомая во сне, неведомая взору —

Не встала вдруг — нежданной и таинственной —