Ярость славян

За час до полуночи так все и произошло. Орлик и Циала уже давно миловались в своей комнате, готка по имени Авило (Соломка) оказалась в комнате, которую занимал германец Вольфганг, славянка Румяна пошла в комнату Лютого, персиянку Назию (Оптимистку) отправили к булгарину Темиру, а дочки трактирщика, как и обещали, вдвоем оказались в номере патрикия Кирилла. Сначала патрикий собирался сосредоточиться только на старшей сестре, достаточно пышной, но и у младшей тоже все оказалось вполне себе на месте, просто не таких выдающихся размеров, и ему пришлось разделить свое внимание сразу между двумя красавицами.

Вскоре соглядатаи, сидевшие у стены под окнами комнаты патрикия, услышав страстные стоны, окончательно уверились, что тот, за кем они поставлены следить, полностью увлечен, и теперь до самого утра не покинет гостеприимный трактир.

Тем временем у лодочной переправы, закрытой по причине ночного времени, на грани рукоприкладства и поножовщины лаялись ескувиторы патрикия Руфина, схоларии магистра оффиций Евтропия и стражники городского эпарха. Как самые фешенебельные, навороченные и позолоченные, победили ескувиторы, которые, несмотря на возражения, что переправа в ночное время может быть опасна, тут же начали орать на заспанных лодочников, чтобы те поскорее перевозили их на другой берег в Галату. Перевозить пришлось в три рейса, так как позолоченных болванов было чуть меньше трехсот голов, а лодок всего двенадцать, и каждая лодка, помимо трех лодочников, двух гребцов и рулевого, брала только восемь человек.

Но долго ли коротко ли, воинство патрикия Руфина к часу ночи полностью переправилось на другую сторону бухты, построилось в колонну, и с факелами, во главе со своим напыщенным, как павлин, предводителем, шумно топая, отправилось к «Золотой Барабульке». Шум и лязг на узких улочках Галаты стоял такой, будто целая стая собак тащит за собой ворох ржавых консервных банок. Из темноты за ними следили и облизывались ночные работники ножа и топора. Было бы этих эскувиторов двое-трое – вершители ночной справедливости уж точно сумели бы обработать их по высшему разряду; но триста сразу – это был перебор. Благодаря своей многочисленности толпа ескувиторов без происшествий дотопала до «Золотой Барабульки», и магистр Руфин принялся лупить кулаками в крепкие дубовые двери, громкими воплями требуя немедленно отворить их перед императорской гвардией ради поимки важного государственного преступника.

Толстяк трактирщик, к тому времени уже мирно сопевший на ложе, немедленно вскочил и запричитал, потому что визит представителей власти в ночное время не означал для него ничего, кроме внезапного разорения и смерти. Рядом с трактирщиком точно так же причитал спавшая с ним – нет, не жена – домашняя раба-наложница, потому что жены у него отродясь не было, а все его дети были прижиты с рабыней, купленной им одновременно с трактиром. Вроде и родные люди, своя кровь, а вроде и просто имущество. Потому-то толстяк, не задумываясь, торговал их телами, посылая за подкреплением в лупанар только в самых массовых случаях.

Удары в дверь становились все чаще и сильнее, перебудив уже весь окрестный квартал; колотили уже не только руками, но и ногами, но толстые тесаные дубовые доски стояли несокрушимо. Этот шум заставил всех постояльцев оставить свои потные дела и начать быстро одеваться, выходить на опоясывающую второй этаж галерею и вооружаться кто чем. Особенно страшно было служанкам в кое-как наброшенных на голое тело туниках. Напротив, возглавляемые Лютым варвары из компании патрикия Кирилла выглядели почти счастливо, потому что спутники Ники-Кобры вынесли им из своих комнат целый ворох позвякивающего отточенного оружия и защитного снаряжения. В основном это были короткие и широкие абордажные сабли и кинжалы, пригодные для резни в тесных помещениях, а также стальные шлемы и кирасы-нагрудники на войлочном подбиве. Некоторое время наряду с громовым стуком с нижнего этажа и всхлипываниями девок слышалось только короткое полязгивание оружия и доспехов, а также скрип туго затягиваемых ремней. Последней, натягивая на руки длинные, до локтей, краги, на галерею вышла блистательная Ника.

– Не сцыте, девки, – сказала она рыдающим служанкам-рабыням, – и сами прорвемся, и вас с собой заберем. Вот только нарубим немного фильдеперсового мяса, проучим так называемую императорскую гвардию – и домой.

– Куда заберем?! Мое! Не позволю! – метнулся к Нике злосчастный владелец «Золотой Барабульки» и всего ее персонала, но один из ее спутников, бывший гребец с «Золотой Лани» по имени Герасим коротко и почти без замаха ударил толстяка кулаком в кожаной перчатке в ухо, после чего тот закатил глаза и мешком осел на пол.

– Жив, паскуда, – сказал Герасим, нагнувшись и потрогав жилку на шее толстяка, – облить как следует холодной водой – так сразу оклемается.

– Отставить воду, потащите на себе сами. На раз, два, три – за руки, за ноги, – скомандовала Ника, открывая в самом конце галереи темный зев портала, ведущего в сырую и холодную поднепровскую ночь.