Ярослава и Грач

Яра могла бунтовать, закатывать истерики, преподносить сюрприз за сюрпризом, но все это было неважно. Ей могло казаться, что он терпит ее, но это было не так. Он наслаждался ею и всем тем, что она ему дала. И он действительно ее любил. Пусть по-разному на разных этапах, но любил. Любил двухлетней и семнадцатилетней. И когда ей было девятнадцать и она дышала им, и когда она переросла подростковый максимализм и стала старше и самостоятельнее, и в ней проклюнулась женщина, захотевшая свободы, — такую ее он тоже любил. Он принимал изменения в ней, как принимал смену времен года, потому что еще в детстве понял, насколько это великая ценность, когда тебя любят таким, какой ты есть, и он готов был подарить ей это в благодарность за все.

Только с Ярой Григорий наконец осознал, что то, что его родители пытались выдавать за семью, никогда таковым не было, потому что жить под одной крышей и быть связанными документами еще не значит быть семьей. Он никогда не спрашивал у матери, зачем они с отцом родили четверых детей, да ему и грех было жаловаться на это, ведь четвертым был он, но чувствовал — они ошиблись. Возможно, им стоило остановиться на одном ребенке. Одного они бы точно и прокормили, и одели, и, возможно, на одного у них двоих хватило бы времени и сил. Но случилось так, как случилось. Его родители стали заложниками обстоятельств и времени, и не справились. Но он все равно любил и уважал их обоих. Они делали то, что могли, то, что умели. Это Яра обложилась книгами по психологии и читала ему выдержки из «Семи навыков высокоэффективных семей» Кови. В его времена ничего такого не было. И до него тоже. Его бабушка по матери потеряла мужа на войне и в одиночку поднимала дочь. А дед по отцу видел первую мировую и прошел от начала до конца вторую, был человеком жестким и явно не следил за открытиями в области педагогики.

А теперь Яра была беременна. И отцом предстояло стать Григорию. И несмотря на то, что он ни в чем не винил ни деда, ни отца, ему все хотелось сделать правильно.

Григорий не знал, почему его жена внезапно поменяла свое мнение на счет ребенка. Полгода назад они вернулись из Тридевятого, где праздновали день рождение Финиста, и что-то в ней вдруг переменилось. Она перестала просить его сопровождать ее. Стала посещать все интересующие ее мероприятия и места одна или с подругами. И выглядела счастливой. А через два месяца пришла к нему и сказала, что готова забеременеть. Она прошла необходимые обследования, и они стали пробовать. И через два месяца попыток тест на беременность показал две полоски. Яра разбудила его утром и молча протянула пластиковую палочку. А потом заплакала.

— Теперь нас трое, — прошептала она.

Пожалуй, это было самое счастливое утро в его жизни.

Теперь каждый вечер он ложился в постель рядом с ней, клал голову на еще плоский живот и разговаривал с их ребенком. А Яра сообщала ему, как тот выглядит.

— Похож на ящерку, — говорила она на четвертой неделе.

— А теперь на инопланетянина, — это на пятой.

Это было чудо. Правда, Яра внезапно начала сильно уставать, и ее постоянно тошнило, она совсем мало ела, и кажется, даже похудела, но врач уверял, что все скоро пройдет.

Гриша был готов носить ее на руках и предложил ей взять на работе бессрочный отпуск за свой счет. Яра отказалась.

— Я беременна, а не больна, — рыкнула она, и после этого ее вырвало.

Что ж… Но на работу и с работы он теперь всегда отвозил ее сам. И в другие места тоже. Так ему было спокойнее. И сейчас в такси он немного нервничал от того, что не он за рулем и не он контролирует ситуацию.

— Ладно, — наконец сказал Григорий, старательно запирая воспоминания на засов. Его настоящее отлично заменяло ему прошлое. Не стоило их мешать. — Ты случайно ничего не хочешь? Можем заехать, купить.

— Спать хочу, — зевнула Яра.

— Еще минут пятнадцать, и ты в постели, — улыбнулся он ей, и она улыбнулась в ответ.

Все-таки он был самым счастливым мужчиной в этом мире.

Пена дней. Пузырь восьмой.

— Давай просто сделаем это! — рявкнула Яра и с грохотом опустила перед Григорием увесистую стопку книг.

«Словарь имен», — прочитал Гриша на верхнем талмуде.

— Прямо сейчас? — вздохнул он.

— Да, прямо сейчас, потому что наша дочь уверена, что ее зовут «солнышко», а ей рождаться через месяц! Мы должны выбрать имя. Сегодня.