К нашему счастью, в тетради было также подклеено (видно, чтобы не затерялось) командировочное удостоверение разведывательного отдела объединенного штаба Управления национальной обороны (УНО) Японии, в котором ставились серьезнейшие задачи перед разведчиком. И это было очень важно, потому что подобные документы в наши руки до этого не попадали. Содержание задач, которые указывались в удостоверении, было совершенно секретным, поэтому я считаю неэтичным их разглашать.
Представили оперативный интерес и записи, которые сделал неутомимый Сисикура в своей тетради и потерял ее таким неожиданным образом.
Когда все документы были подготовлены и написана справка по этому событию, я первым делом позвонил курировавшему наше подразделение генерал-майору Рымареву Николаю Алексеевичу, заместителю начальника советской контрразведки. Он меня тут же принял, и я доложил все про операцию, ничего не скрывая. Сказал, что хотели сделать как лучше, а получилось, как выходило впоследствии у одного российского премьера.
Николай Алексеевич, человек спокойный и выдержанный, настоящий современный начальник, который действительно стоял на страже интересов нашей Родины, не допуская нарушений социалистической законности, но и не давая спуску врагам России, сейчас в отставке. Он работал в органах государственной безопасности с 1945 года, пройдя путь от самой нижней оперативной должности того времени — помощника оперативного уполномоченного — до заместителя начальника контрразведки СССР. Ушел на пенсию в 1992 году.
Н.А. Рымарев внимательно и бесстрастно читал подготовленные мною документы. Все это время я оставался в неведении: какую же позицию займет генерал?
Наконец он закончил чтение, улыбнулся и сказал:
— Молодцы! Так и надо работать! На войне как на войне! — Потом, после некоторого раздумья, продолжил: — Ты все же завтра доложи эти материалы Гавриленко. Но не вступай с ним в пререкания и дискуссии. Пусть он доложит их мне, а потом посмотрим, что из этого получится.
И я, облегченно вздохнув, вернулся к себе, где надрывно звенел телефон. Когда я снял трубку, названивавший мне генерал Гавриленко спросил, где это я пропадаю. Не пора ли собираться домой? Я сказал, что готовил ему для завтрашнего доклада документы в отношении Сисикуры.
На следующий день все материалы, связанные с делом Сисикуры, я доложил генералу Гавриленко, правда, не поставив в известность, что вчера с ними ознакомил генерала Н.А. Рымарева.
Начальник быстро их просмотрел и выпалил тираду примерно следующего содержания:
— Алексей Алексеевич! Что же это получается? Вы по своему усмотрению проводите операции, на которые нужна санкция товарища Андропова! Так недолго и беду накликать! Надо с этим делом разобраться.
Генерал Гавриленко залпом выпалил эту тираду и вопрошающе уставился на меня. Я молчал. Молчал потому, что заручился поддержкой сверху. Я ждал, как же будут развиваться события дальше.
Гавриленко, как мне сообщили сведущие люди накануне его прихода на работу в наш отдел, обладал удивительной способностью подчинять своему влиянию оперативных работников, которые по каким-то причинам провинились, но просили его простить их, давая тем самым своеобразную клятву в своей верности.
И я знал, что если бы я покаялся перед Гавриленко в содеянном и попросил меня простить, то он все бы обыграл в благоприятном плане, выставив меня чуть ли не героем. Но я не хотел заниматься такими играми и сказал ему, что в этих документах изложена только правда и пусть руководство КГБ дает свою оценку, стоило ли идти на риск ради добытых материалов.
Как мне потом стало известно, генерал Гавриленко тут же доложил материалы Н.А. Рымареву и потребовал объявить мне взыскание.
Н.А. Рымарев только поахал да поохал, говоря, что от меня не ожидал подобной прыти, и сказал, что со всем этим делом постарается разобраться.
В этот же день мы с Гавриленко вылетели в двухнедельную командировку на Дальний Восток и об этом деле как будто забыли.
И вдруг, когда мы беседовали с начальником УКГБ при СМ СССР по Хабаровскому краю генерал-майором Тимофеевым Михаилом Александровичем, в его кабинете раздался звонок аппарата ВЧ. Михаил Александрович взял трубку, минуту послушал и передал мне, сказав, что спрашивают меня.
Это звонил Аркадий