Уважать — и быть рядом, быть вместе. На одной, если угодно, линии, а не заставлять ребенка подобострастно смотреть на взрослого снизу вверх.
Итак, ребенок — это человек, то есть равный взрослому.
Ребенок — это человек, созданный определенным образом, и задача взрослых не пичкать его бесконечным воспитанием, а пытаться его разгадать.
Таковы взгляды Иоганна Генриха Песталоцци — великого швейцарского педагога.
Я знаю, дорогой читатель, что даже среди вас — тех, кто читает эту книгу, а значит, интересуется вопросами воспитания и педагогики — есть те, кто разделяет подобную позицию; но есть и такие, кто убежден: ребенка создает не Бог (Природа), а родители.
Такое деление было всегда и всегда будет. Вечный вопрос педагогики: «Человек ли ребенок? Надо к нему относиться, как к равному, или как к объекту воспитания, которому еще только предстоит стать человеком?»
У Корчака на него был однозначный ответ. Однако совершенно очевидно, что к Песталоцци Корчак ехал за поддержкой своих, пока еще, скорее, прочувствованных, чем оформившихся педагогических воззрений.
Корчак понимал: в том мире, в котором он живет, за эту позицию предстоит бороться, а для такой борьбы нужны аргументы.
Я не знаю, разумеется, читал ли наш герой книгу английского философа Джеймса Сёлли, который очень любил писать о детях, и считается одним из первых детских психологов.
Книга «Очерки по психологии детства» Сёлли вышла в 1885 году, и — теоретически — Корчак мог ее прочесть. И в Варшавском университете, и в Летучем быстро реагировали на все книжные новинки, особенно заметные. Книги детских психологов в ту пору были не просто редкостью, а невероятным раритетом, на них трудно было не обратить внимания.
Книга Сёлли начинается с «чудесной» фразы: «С тех пор, как существует человек, подле него находится и ребенок»[43].
Понимаете, да? Есть люди, а есть дети. Прошу, как говорится, не путать!
Напомню, что это взгляд детского психолога.
Долгое время на Руси учили по «Домострою». (Напомню, Януш Корчак — российский подданный).
Чему учит «Домострой»?
«Наказывай сына своего в юности его — и будет спокойной старость твоя, будет приятно душе твоей. Не бойся, если придется побить его: даже если тростью побьешь, то не умрет, но здоровей будет…»[44]
Волне себе серьезное наставление из весьма серьезной книги.
Даже Пушкин наш великий бил своих детей. Сестра «нашего всего» Ольга Павлищева сообщала в письме:
«Александр порет своего мальчишку, которому всего два года; Машу он тоже бьет, впрочем, он нежный отец»[45].
Нежный отец, который бьет двухлетнего ребенка? Нормально! Таковы привычные нравы.
Нашему герою 21 год. Он не столько понимает, сколько чувствует: его взгляды на воспитание разделяют отнюдь не все. Вывод о том, что ребенок — это
Заметим
Хочется спросить: «Откуда уважаемый бизнесмен знает, что новорожденный не умеет, например, мечтать или вспоминать?»
И еще хочется рассказать ему об опыте, который провели ученые, тоже занимающиеся детской психологией, только в США.
Младенцам от шести до девяти месяцев показывали совсем короткий мультик. Некое странное, забавное существо поднималось на холм. При этом одно сказочное существо мешало ему в этом восхождении, другое — помогало. Внешне все сказочные герои казались практически одинаковыми. Ученые предложили младенцам на выбор две игрушки: «помощника» и «врага». Все хватали «помощника»! Этот однозначный выбор делали дети, которые, на взгляд взрослых, ничего не знают о добре и зле! Но отчего-то они все предпочитали «положительного героя»…
Мы должны с вами очень хорошо понимать: вывод об отношении к ребенку, как к человеку; как и вывод, который позже сделает Корчак о том, что педагогика — это не наука о детях, но наука о людях — все это требовало смелости.
Требовало смелости — значит, требовало поддержки.
В то время было немало разных педагогов, с разными, подчас противоречивыми взглядами. Кто-то из них продолжал трудиться при Корчаке, иные — ушли, как Песталоцци, однако оставили серьезное наследство, которое влияли на современников.
Януш Корчак за поддержкой своей будущей педагогической работы поехал изучать именно наследие Песталоцци. Это был серьезный, если угодно — принципиальный выбор, который определит всю дальнейшую деятельность нашего героя.