Ямуга

— Как получится… Может быть, потребуется вдвое больше времени: там будет отображен ваш внешний и внутренний облик, насколько это в моих силах, перечислены ваши деяния, какие пожелаете увековечить, имена предков, друзей, жён, любовниц… собутыльников и сокамерников…

— Это ж не групповой портрет, — возразил он, не обидевшись на «сокамерников». — Только я, и больше никого!

Тут подошла новокорчевская электричка, и я, уже садясь в вагон, торопливо договаривал:

— Значит, так: если вы меня нанимаете на работу, то будете ежемесячно платить мне жалованье… ну, скажем, на уровне зарплаты машиниста этой электрички.

Двери вагона сомкнулись, разделяя нас.

Пока я шёл по вагону, ища свободного места, его лицо плыло в окнах, удаляясь. На нём было такое выражение, словно он хочет ещё о чем-то спросить, и досадует, что не успел: адреса своего я ему не дал, вот что! Ничего, коли и впрямь понадоблюсь, найдёт.

Я же был доволен завершением нашей беседы: он пошутил, и я пошутил… день весенний, отчего не повеселиться!

2.

Я так полагал, что на том наше знакомство и закончилось, что больше мы с ним никогда не увидимся. Но дня через два или три Игорь Витальевич Кубаров появился перед дверями моей квартиры в Новой Корчеве со словами:

— Я вас вычислил! Не зная ни адреса, ни телефона… Оказывается, у вас нет домашнего телефона! Как же можно без него? Вы же писатель.

— И у Тургенева не было, — напомнил я.

— Это верно, — согласился он. — Может, потому он и написал так хорошо про Муму.

Гость разделся в прихожей, не спрашивая у меня на то позволения, с любопытством рассматривал при этом на стене типографское изображение женщины, только что отрубившей голову человеку.

— За что она его так? — спросил он.

Я пояснил, что хозяйка этак обезглавила квартирного вора, застигнутого на месте преступления. Он вслух прочитал:

— «Юдифь»… Джорджоне… Ишь, как она его! Без суда и следствия.

Я пригласил гостя в свой кабинет… если, конечно, это можно назвать кабинетом.

— Я думал, писатели живут побогаче, — признался он, оглядываясь.

Книги на полках, письменный стол, стулья, шкаф, в котором и посуда, и книги; диван, на котором сплю. Рядом — комната жены, у нее поуютнее, но тоже ничего лишнего.

— А что, собственно, вы ожидали увидеть? — самолюбиво спросил я.

Он стал перечислять:

— Ковры на полу и на стенах… кресла кожаные… стол письменный вдвое больше этого… Компьютер с принтером и сканером… Послушайте, а почему у вас книги на открытых полках? Знаете что, я вам куплю шкаф, вы его поставите вот сюда.

Мне стало ясно, что если ему не дать отпор сразу, потом будет труднее.

— Благодетель вы мой, — сказал я, — вас ни о чём не просят в этом доме. Это вы пришли о чём-то попросить меня, неимущего человека. Наверно, вам нужна моя помощь. Или я ошибаюсь?

— Всё понял, не дурак, — быстро ответил он. — Дурак бы не понял. Извините.

Жена вышла к нам из соседней комнаты поприветствовать гостя и тотчас ушла на кухню поставить чайник.

— Вы ещё не начали писать? — спросил он, усевшись за мой письменный стол и трогая на нём разложенные бумаги.

— Что именно?

— Мы ж договорились: повесть обо мне. Несколько секунд я изучал его. Он был так воодушевлен, что даже похорошел.

— Разумная хозяйка начинает доить корову, лишь положив ей в ясли охапку сена или угостив корочкой хлеба, — сказал я ему наставительно.

— Всё понял, не дурак, — сказал он и быстрыми шагами вышел в прихожую.

Вернулся с чемоданчиком своим, раскрыл его, достал коробку конфет — большую, черт побери, коробку, с ленточкой и с бантиком! — бутылку коньяка, большой пласт копчёного окорока в фабричной упаковке и баночки консервов, четыре штуки. Выложил всё это на край стола.

— Это просто так, гостинцы. А вот задаток, как договорились: ваше жалованье за месяц вперед, на уровне машиниста электропоезда. Ровно через месяц, день в день, получите столько же. Потом ещё… При окончательном расчёте предполагается премия.

Такого оборота событий я, признаться, не ожидал: чтоб вот так сразу и деньги. Но невозмутимо принял их, поразмышлял немного, потом поинтересовался:

— Это чистые банкноты или на них слезы бедных, кровь невинных?

— Деньги — это деньги, и ничего более, — отвечал мой гость сурово.

— Я спрашиваю потому, что нельзя ставить церковь на средства, добытые неправедным путем, — Бог накажет. А книгу писать — дело святое, оно несовместимо с нарушением основных заповедей: не убий, не укради.

— Мой бизнес не противоречит ни Уголовному Кодексу, ни Христовым заповедям, — сказал гость, чуть принахмурясь.

Я же подумал, что не следует мне быть слишком щепетильным, поскольку в наше трудное время я, действительно, на мели. Зачем совать нос в чужие дела? От большого знания большая печаль.

— Ударим по рукам? — предложил он.

Мы ударили. А потом перешли на кухню, чтобы там отведать его гостинцы и обговорить некоторые детали предстоящего мне дела. Во-первых, будет ли Кубаров Игорь Витальевич в моей маленькой повести под своим собственным именем или сочинить иное?

Он подумал и решил:

— Замените в фамилии одну или две буковки, любые. Впрочем, можно и так, как есть.