Читаем Ямато-моногатари полностью

Дочь покойного Сандзё-но удайдзина, правого министра третьего ранга, завязала сердечные отношения с Цуцуми-но тюнагоном. В то время он занимал еще и должность кура-но сукэ [354] и нес службы во дворце. А дама, то ли у нее не было особого настроения видеться с ним, но она не слишком к нему стремилась. Однако, когда ему пришлось часто бывать во дворце и он не мог постоянно навещать ее, дама:

Такимоно-но

Куюру кокоро ва

Арисикадо

Хитори ва таэтэ

Нэрарэдзарикэри

Благовония

Сгорели,

Так что ж, —

Курильница совсем

Не может угаснуть [355] .

Кавалер этот был мастер слагать танка, и ответ, наверное, был хорош, но здесь он не приводится, ибо неизвестен.

136

Тот же кавалер известил как-то: «В ближайшее время буду занят и не приду. Несказанно тревожусь, как-то вы отнесетесь к тому, что я вынужден вот так ездить по разным местам и не могу навестить вас». Тогда дама:

Савагу нару

Ути-ни мо моно ва

Омофунари

Вага цурэдзурэ-во

Нани-ни татохэму

Пусть ты в суете и шуме,

В то же время

Думаешь с любовью обо мне.

Мою же скуку

С чем сравню? [356]

137

Хёбугё-но мия, ныне покойный, построил себе великолепный дом в Сига, по дороге в Ямагоэ, в местечке под названием Иваэ, и время от времени наезжал туда. Жил он там тайно, иногда выбирался посмотреть на дам, прибывших в храм Сига для поклонения богам. Окрестности были чудесные. Дом был весьма изысканным, и Тосико, приехав в Сига, пришла к этому дому, оглядела его со всех сторон, поражалась ему и хвалила, а после написала:

Кари-ни номи

Куру кими мацу то

Фуриидэцуцу

Наку сига яма ва

Аки дзо канасики

Лишь на охоту

Приезжаешь сюда, и в ожидании этого

Во весь голос

Плачет олень. Ах, горы

Осенью особенно печальны! [357] —

так она написала и уехала.

138

Человек по имени Коякуси-кусо [358] , желая завязать сердечные отношения с одной дамой, послал ей:

Какурэ ну-но

Соко-но ситакуса

Мигакурэтэ

Сирарэну кохи ва

Курусикарикэри

В заросшем болоте

На дне [растущие] водоросли

Скрыты водой.

И карпу, о котором никто не ведает,

Так тяжело [359] .

Дама в ответ:

Мигакурэ-ни

Какуру бакари-но

Ситакуса ва

Нагакарадзи то мо

Омохоюру кана

В воде

Всегда прячущиеся

Водоросли

Не слишком длинны,

Думается мне [360] .

Этот человек, по имени Коякуси-кусо, был очень мал ростом.

139

Во времена покойного императора при покоях Сокёдэн-но миясудокоро [361] служила некая тюнагон-но кими. И вот в ту пору, когда ныне покойный хёбугё-но мия, бывший тогда молодым человеком и именовавшийся первым принцем, увлекался любовью, он жил недалеко от дворца Сокёдэн. Прослышав, что есть во дворце сведущая в изящном дама, стал он приходить и беседовать с ней. Так прошло время, и завязались у них близкие отношения втайне от людей. То бывал он у нее, а то почти перестал приходить, и тогда из дома этой дамы было послано ему такое стихотворение:

Хито-во току

Акутагава тэфу

Цу-но куни-но

Нани ва тагавану

Кими-ни дзо арикэри

Ничем ты не расходишься

С землей Нанива

В стране Цу,

Где течет река Акутагава,

О которой говорят люди [362] .

Она уже есть ничего не могла, все слезы лила, заболела и только о нем помышляла. И вот, отломив обсыпанную снегом ветку сосны, росшей перед дворцом Сокёдэн, она так сложила:

Кону хито-во

Мацу-но ха-ни фуру

Сираюки-но

Киэ косо кахэрэ

Авану омохи-ни

Того, кто не приходит,

Ожидая, провожу дни.

И подобно тому как белый снег.

Тает, так и я скончаюсь

От любви, не встретившись с тобой [363] —

так говорилось в послании. «Ни за что только не отряхивай этот снег», – твердила она посыльному, и тот отнес все это принцу.

140

Ныне покойный хёбугё-но мия в близких отношениях был с дочерью Нобору-дайнагона [364] . Однажды делили они ложе не в обычном месте, а в комнате-нише, между спальней и наружной верандой. Потом ушел он, и долгое время они не встречались. И вот как-то говорит он: «То ложе, что я устроил в нише, на месте ли? Или его куда-нибудь передвинули?» А она в ответ:

Сикикахэдзу

Ариси нагара-ни

Кусамакура

Тири номи дзо виру

Харэфу хито нами

Не перестилали.

И все прежняя она —

Подушка из травы.

Но в ней лишь пыль,

Ведь некому убрать [365] —

так она сложила, а он ей отвечает:

Кусамакура

Тири харахи ни ва

Карагоромо

Тамото ютака-ни

Тацу-во матэкаси

С подушки из травы

Пыль убрать [приду].

Подожди, пока скрою

Расшитые рукава

Китайских одежд [366] .

Она же:

Карагоромо

Тацу-во мацу ма-но

Ходо косо ва

Вага сикитаэ-но

Тири мо цуморамэ

Пока китайские одежды

Скроишь, в ожидании

Много времени [пройдет].

На ложе моем

Пыли будет все прибавляться —

так сложила. Затем он навестил ее, а вскоре сообщил: «Уезжаю на охоту в Удзи», и тогда она:

Микари суру

Курикомаяма-но

Сика ёри мо

Хитори нуру ми дзо

Вабисикарикэри

Даже больше, чем олень,

На которого ты охотишься

На горе Курикома,

Я, спящая в одиночестве,

Достойна жалости.

141

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза