Яковлев А. Сумерки

XIX партийная конференция своей открытостью, демо­кратизмом ускорила процесс формирования новой полити­ческой культуры, вызвала цепную реакцию диалога, свобод­ных дискуссий о будущем страны. Конечно, для многих подобное было неожиданностью, ведь страх — отец нетер­пимости, слишком долго властвовал над людьми, сжигая со­весть и деформируя сознание.

Предвыборная парламентская кампания, начавшаяся в конце этого же, 1988 года, привела к дальнейшей радикали­зации общества. Возникла необходимость уточнения перво­начального плана Перестройки, более глубокой, чем пред­полагалось, вспашки сложившихся экономических и поли­тических оснований жизни. Сам по себе факт, что каждый гражданин может выдвинуть себя кандидатом в депутаты, предложить свою программу развития, не совпадающую с планами правящей партии, — очевидное свидетельство пе­ремен.

Незаурядным событием того времени явилась встреча Горбачева с высшими иерархами Православной церкви. К сожалению, наша общественность, пресса, часть интелли­генции не сумели по достоинству оценить глубину сдвига в политической истории СССР, вызванного этой встречей, а затем торжественными мероприятиями, связанными с тыся­челетием Крещения Руси. Понятно, что я как непосредствен­ный куратор идеологии (сектор по религии находился в моем ведении) принимал в этом прямое участие. В сущности, эти события означали легализацию дореволюционной религиоз­ной культуры в истории России.

Восстановление оборванных со времен октябрьской контрреволюции связей с прошлым России шло одновремен­но по многим линиям. Первопроходческим событием можно считать и решение о переиздании классики русской филосо­фии. Когда я по своей инициативе внес это предложение, честно говоря, не надеялся, что оно будет принято. Но Миха­ил Сергеевич поддержал его. Меня к этому предложению привела идея, что появление в духовном обращении высших достижений общественной мысли России заметно расширит рамки социального мышления и духовности. Я верил, что этот шаг избавит вступающие в жизнь поколения общество­ведов, социологов, историков от интеллектуальной зашорен- ности, позволит им понять внутреннюю логику развития рус­ской философии и взглядов на мир. Когда обществовед чув­ствует за плечами мощные по своей нравственной силе умы Соловьева, Флоренского, Бердяева, Булгакова, Франка, Лос- ского, Ильина и др., он не может не думать и не жить душой.

Меня часто обвиняют в разных, мыслимых и немысли­мых, грехах. Оправдываться считаю примитивным занятием. Однако проблемы духовной жизни (история культуры, рели­гии, философия) выходят за рамки личных переживаний и размышлений. Поэтому и считаю необходимым напомнить эти факты всяким придуркам из стада фашиствующих боль­шевиков, назойливо обвиняющих меня в русофобстве. Ины­ми словами, большевики уничтожали религию, крестьянство, свободу, все партии, запрещали издавать великие произведе­ния по философии и культуре, а их авторов изгоняли из страны, а я, вместе с другими «русофобами», активно восста­навливал духовное наследие страны.

Хотел бы также напомнить, что все начинания 1988 года, направленные на преодоление одномерной сталинской иде­ологии, сковавшей на десятилетия мысль и душу народа, вы­явили активное сопротивление идеологических противников нового социального мышления, плюрализма в духовной жиз­ни. Эти люди всю жизнь видели свой долг, смысл работы в том, чтобы «бороться» и «разоблачать». В новых условиях у них не оказалось ни знаний, ни культуры, чтобы в открытом и честном споре отстаивать свои убеждения.

Особая партийная общественная «наука», получившая мо­нополию на истину, не хотела и не смогла примириться с но­вой, невыносимой для нее ситуацией. Большинство из этих ученых привыкло получать деньги за удушение мысли, а по­тому они в силу своей «идеологической озверелости» ока­зались просто не в состоянии заниматься нормальным на­учным творчеством. С моей же точки зрения, только осво­бождение от государственной историографии и может восстановить правду о России, которая является единственно достойной платформой идеологии свободы. Я не скрывал этих взглядов, а потому и был обвинен в отступничестве от неких «истин», тех самых, которые всегда были бесстыдным предательством свободной общественной науки.

Решения XIX партийной конференции были просаботиро- ваны партийной номенклатурой. Раскол в партии приобретал все более глубокий характер, что и привело КПСС к тяжелей­шему кризису в преддверии XXVIII съезда. Этот съезд состо­ялся через два года после XIX конференции, летом 1990 года. Он разительно отличался от других: был бурным, похожим на пьяного мужика, заблудившегося на пути к дому. Падает, поднимается, снова ползет и все время матерится. Всех по­несло к микрофонам и на трибуну. Активность невероятная, как если бы хотели отомстить самим себе за 70 лет страха и молчания. Конечно же было немало и здравых, умных вы­ступлений, но они глушились топотом двуногих особей. Ины­ми словами, активизировались оба крыла в партии — реак­ционное и демократическое.