Яковлев А. Сумерки

Итак, уже в самом начале доклада было сказано: «Прой­денный страной путь, ее экономические, социальные и куль­турные достижения — убедительное подтверждение жиз­ненности марксистско-ленинского учения, огромного потен­циала, заложенного в социализме, воплощенного в прогрессе советского общества. Мы вправе гордиться всем свершен­ным за эти годы — годы напряженного труда и борьбы!»

Аплодисменты! Аплодисменты политической трескотне. И каждый раз, когда звучала хвала партии и социализму, звучали дружные аплодисменты пяти тысяч человек — де­сять тысяч ладоней. Но в этом же докладе звучали острые фразы об инертности, застылости форм и методов управле­ния, нарастании бюрократизма, о догматизме и начетничест­ве. Слова те же самые, что и раньше, но контекст, в котором они произносились, был другой, более живой и беспокой­ный, я бы сказал, более тревожный.

Прозвучали стандартные слова об империализме, о том, что основное содержание эпохи — это переход от капитализ­ма к социализму и коммунизму, об общем кризисе капита­лизма. Однако замечу, что эти глупости были не только данью партийной инерции, но произносились и для того, чтобы за­маскировать ключевую фразу доклада. Она звучит так: «Труд­но, в известной мере как бы на ощупь, складывается проти­воречивый, но взаимозависимый, во многом целостный мир».

И вот, когда я пишу о лукавстве того времени как образе поведения перестройщиков, я имею в виду приемы, один из которых я только что продемонстрировал. Сладкую риторику проглотили с удовольствием, а вот значение слов о целостном и взаимозависимом мире не сразу дошло до сознания. А как раз они-то и носили принципиальный характер, означавший радикальный отход от марксизма, его установок на классо­вую борьбу и мировую революцию, ставили под сомнение не­избежность и необходимость борьбы двух систем. Практиче­ски это был первый сигнал об императивности глобализации основных мировых процессов, прозвучавший на высшем по­литическом уровне в условиях еще старой системы.

В экономической области упор был сделан на концепции ускорения социально-экономического развития. Механизм этого ускорения так и остался тайной. Мелькали старые-пре- старые штампы: поднять, углубить, повысить и много других общих слов, и ничего конкретного. Мелькали стереотипы об авангардной роли рабочего класса, совершенствовании соци- ально-классовых отношений, о социалистическом самоуп­равлении, борьбе с религиозными предрассудками, нетрудо­выми доходами и прочие, уже набившие оскомину фразы.

И снова выстрел — требование о развитии гласности. Значение этого положения, которое подложило мощнейшую мину под тоталитарный режим, партийная элита поняла по­зднее. Она-то имела в виду управляемую гласность, и не бо­лее того. Кстати, полустраничные рассуждения на эту тему трижды прерывались на съезде аплодисментами. Текст о гласности написал я. Особенно дорожил фразой: «Нам надо сделать гласность безотказно действующей системой». Ес­ли бы знала номенклатура, чему она аплодирует, то бы... Нет, не поняла. Иными словами, сладко проглотили, да горько вы­плюнули.

Новая редакция Программы КПСС была под стать докла­ду. О результатах работы программной комиссии съезда бы­ло поручено доложить тоже мне. Подходило время моего вы­ступления. Но надо же так случиться, что за день до этого я заболел тяжелым гриппом с температурой до 39,5°. Врачи пы­тались привести меня в рабочее состояние, но все равно на трибуну пришлось идти с температурой. Выдержал. Видимо, нервное напряжение помогло.

Чтобы представить себе те цепкие заблуждения, которы­ми была пропитана номенклатура, сошлюсь лишь на два ут­верждения Программы:

Первое: «Социализм в нашей стране победил полностью и окончательно». Второе: «Третья программа КПСС в ее на­стоящей редакции — это программа планомерного и всесто­роннего совершенствования социализма, дальнейшего про­движения советского общества к коммунизму на основе уско­рения социально-экономического развития страны. Это программа борьбы за мир и социальный прогресс».