Яковлев А. Сумерки

Правда, надо заметить, что уже при подготовке предыду­щих речей для Горбачева мы начали уходить от терминоло­гической шелухи, надеясь преодолеть тупое наукообразие сталинского «вклада» в марксистскую теорию. Но делали это через «чистого» Ленина, выискивая у него соответствующие цитаты. И в этом докладе содержались попытки реанимиро­вать некоторые путаные положения нэповских рассуждений Ленина и связанные с ними проблемы социалистического строительства, то есть мы старались осовременить некото­рые ленинские высказывания в целях идеологического обо­снования назревшей модернизации страны. Нашу работу об­легчало то, что у Ленина можно найти противоположные вы­сказывания по любому поводу.

Но все равно из этого ничего не получалось, да и не могло получиться. В том числе и потому, что политическая жизнь партии оказалась настолько задогматизированной, что даже некоторые фразы из Маркса и Ленина попадали под подоз­рение доморощенных фундаменталистов. Впрочем, маркси­стско-ленинская теория уже мало кого интересовала всерь­ез. Может быть, только верхушка аппарата, да небольшая группа людей в научных и учебных заведениях, зарабаты­вающая на марксизме-ленинизме хлеб для своих детишек, вынуждена была писать банальные статьи, соответственно готовиться к лекциям и семинарам. Мы же, хитроумничая и пытаясь отыскать черного кота в темной комнате, надеялись, что политические активисты поймут наши намеки, оценят их и задумаются. Мы оказались наивными, продолжая верить в эффективность эзопова языка.

Как я уже сказал, поначалу проект доклада был подготов­лен в Агитпропе. Возглавлял его тогда Борис Стукалин. Мы были с ним в дружеских отношениях, вместе побывали в Че­хословакии в 1968 году, на Всемирной выставке в Монреале. Предложенный отделом и завизированный секретарем ЦК Зимяниным текст доклада был стандартным, состоял из де­журных положений относительно гениальности марксист­ско-ленинского учения, мудрости политики партии, необхо­димости бескомпромиссной борьбы с ревизионистскими про­исками, посягающими на чистоту марксизма-ленинизма. На вопрос, что означает «чистота вечно развивающегося», никто ответить не мог.

Любопытный человек, Михаил Зимянин. Партизан. Ком­сомольский, а затем партийный секретарь в Белоруссии, по­сол во Вьетнаме, заместитель министра иностранных дел, главный редактор «Правды». Как раз в это время у меня сло­жились с ним достаточно открытые отношения. На Секрета­риатах ЦК он выступал довольно самостоятельно, не раз за­щищал печать, иногда спорил даже с Сусловым. Поддержал мою статью в «Литературке», позвонил мне и сказал о ней добрые слова. Я отправился в Канаду с этим образом Миха­ила Васильевича. В один из отпусков решил зайти к нему. В первые же минуты он соорудил изгородь. Я попытался что-то сказать, о чем-то спросить — стена из междометий. Я встал, попрощался, но тут он вдруг пошел провожать меня, вышел в коридор и, глядя на меня растерянными глазами, буркнул: «Ты извини, стены тоже имеют уши». Собеседник мой боял­ся, что я начну обсуждать что-нибудь политически непотреб­ное, как бывало прежде.

Когда вернулся в Москву, он еще был секретарем ЦК. Од­нажды пригласил меня по делам института. Думаю, это было где-то в 1984 году. Во время разговора раздался звонок Анд­ропова, Генерального секретаря. Зимянин сделал мне знак молчать. Все его ответы Андропову сводились к одному сло­ву: «Есть». Я видел его перепуганное лицо. После разговора он облегченно вздохнул и сказал мне: «Ты никому не говори, что присутствовал при разговоре». Я ощутил дыхание момен­та истории, связанное с очередным политическим «завинчи­ванием гаек» под общим лозунгом «наведения порядка». Лю­бимый лозунг деятелей спецслужб, когда они дорываются до власти. Определение удобное, в него можно вложить все — от уборки мусора до концлагеря.

Когда Стукалин приехал к нам на дачу в Серебряный бор с проектом доклада, я стал задавать всякого рода «неприлич­ные» вопросы, пытаясь понять, что же в действительности стоит за набором всякого рода глупостей, от которых я уже отвык? В ответ Борис сказал мне:

— Ты, Александр Николаевич, долго жил за границей, ес­тественно, пока еще не успел заметить, как далеко мы про­двинулись вперед.

Говорил он доброжелательно, с улыбкой. Я думал, шутит. Впрочем, может быть, и шутил.