Яковлев А. Сумерки

Судьбоносные реформы, такие, как гласность, реальная сво­бода слова и творчества, альтернативные выборы на всех уровнях, прекращение политических репрессий, религиозные свободы, прекращение «холодной войны» и войны в Афганис­тане, изъятие из Конституции 6-й статьи о руководящей роли КПСС и многое другое, преподносились нами, реформа­торами, как меры по укреплению существующего строя. На самом же деле они вели к постепенному формированию демо­кратических устоев и к свободе личности. Процесс этот чрезвычайно сложен, противоречив, он далеко не завершен и сегодня.

Автор

С

V обытия, связанные с Перестройкой, после

прихода к власти Михаила Горбачева по своим объективным последствиям по праву относятся к демократическим рево­люциям. Почему? Да потому, что страна пошла на слом тота­литарного режима. Революция не была одномоментной — и в этом ее уникальность. Двигалась медленно, неуверенно, с ошибками, в жесткой борьбе с прочно окопавшимися инте­ресами правящей номенклатуры, которая и сегодня распе­вает свои любимые песни о «крепкой руке». Эту борьбу пришлось вести, постоянно присягая принципам социализ­ма. Другого пути, на мой взгляд, не было.

Иными словами, Мартовско-апрельская демократическая революция была революцией по содержанию, но эволюцией по форме.

А сейчас я расскажу, как складывалась моя судьба по воз­вращении домой. Не люблю сладкой патетики, но когда ты снова дома, возникает чувство нового рождения. И воздух вроде бы тот же, и небо, и звезды, но все другое, совсем дру­гое. Честно говоря, я не осуждаю эмигрантов, скорее, сочув­ствую им, стараюсь понять их, но каждый раз ловлю себя на мысли: моя судьба — Россия.

Надежды тоже устают. Но, случается, устают безмерно, переходят в равнодушие, которое, если смириться с ним, ус­пешно сооружает своеобразный заслон из щемящей пусто­ты. Так было и со мной в последние годы работы в Канаде.

Изображаешь из себя деятельного, улыбающегося человека, на самом деле двигает тобой какая-то внутренняя заводная пружина, не зависящая от твоего истинного душевного со­стояния. Жизнь двигается как бы в автоматическом режиме. Исчезает здоровое любопытство к людям и событиям. Мне все чаще и чаще приходили в голову горькие мысли, что жизнь уже позади, а страна твоя все заметнее каменеет и стремительно отстает от мирового развития. И не увидеть мне рассвета.

Мы с женой привыкли к Канаде, смирились с судьбой. Дела шли нормально. Из Москвы получал похвальные оцен­ки. И вот на десятом году жизни в Канаде случилось долго­жданное. Михаил Горбачев вернул меня домой.

Итак, я в Москве. Началась моя новая жизнь, полная энтузиазма и тревог, разочарований и заблуждений, ошибок и восторгов — всего понемногу. Избран директором Ин­ститута мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО). Институт престижный, с хорошими традициями. Дела пошли неплохо. Обстановка в институте творческая, от­крытая, разумеется, в той мере, в какой это было возможно в то время. Я не мог претендовать на тот уровень професси­онализма, которым обладали мои предшественники. Они всю жизнь занимались наукой, а я — урывками. Понимая это обстоятельство, решил для себя один принципиальный вопрос — не мешать людям работать, дать им оптимальную возможность для самореализации. Во многом это удавалось.

Облегчало работу то, что за спиной института стоял Ми­хаил Горбачев, в то время второе лицо в партии. Он часто звонил мне, иногда советовался, давал разные поручения, ко­торые мы, в институте, охотно выполняли. Но и желающих подставить ножку по разным пустякам было тоже немало, особенно со стороны Московского горкома КПСС. Возмож­но, член Политбюро и первый секретарь горкома Виктор Гришин не забыл старую обиду — он еще до Канады пригла­шал меня на работу в качестве второго секретаря горкома, но я отказался. Такое не прощается, поскольку воспринима­ется «небожителями» как личное оскорбление.