Яков. Воспоминания (СИ)

Послышались легкие шаги. Я поднял глаза — и все мое плохое настроение улетучилось, как и не было его. Анна Викторовна Миронова стояла у моего стола и ласково мне улыбалась.

— Анна Викторовна! — я поднялся к ней навстречу.

— Яков Платонович! — она улыбнулась еще светлее, хотя секунду назад это казалось невероятным. — Я тогда убежала не попрощавшись. Слова вымолвить не могла. Я так Вам благодарна! Вы спасли моего отца!

— Ну, это неизвестно, — улыбнулся я ей. — Это же была дуэль.

— Да, но если бы отец убил противника…

— Это было бы более предпочтительно, — перебил я ее, — но Вы, конечно, правы, благополучным такой исход трудно было бы назвать.

— В любом случае, — продолжила она, — Ваше вмешательство было спасительным.

Ее благодарность смущала меня безмерно. А она смотрела на меня своими голубыми, как весеннее небо, глазами и улыбалась. Я готов был вечно смотреть в ее глаза. И слушать ее голос. И любоваться ее улыбкой.

— А как Вы догадались, — спросила Анна, – что дуэль будет именно там?

И даже терпеть ее неистребимое любопытство!

Я улыбнулся ей:

— Слова Садковского помните? «Все закончится там, где и началось». В Военном архиве я узнал, что их батальон перед отправкой на фронт проходил сборы именно в том месте, на поле у Казачьего бора. Ну и логически рассуждая, там они и должны были встретиться в последней схватке.

Анна смотрела на меня едва ли не с восторгом:

— Какое счастье, что Вы обладаете этим даром.

— Это у вас дар, Анна Викторовна, — рассмеялся я в ответ. — А у нас полицейская рутина.

И я демонстративно прищелкнул каблуками.

Она рассмеялась от души.

Потом подошла ближе и взглянув мне в глаза, сказала очень искренне и проникновенно:

— Не скромничайте. Вы очень проницательны и…

— Оставьте, — перебил я поток ее комплиментов.

Что-то в ее взгляде, в том, как она смотрела на меня сейчас, слишком живо напомнило мне памятную сцену на складе. Все было позади и, как я надеялся, ею забыто. Мы снова могли дружески разговаривать, обмениваться шутками, смеяться. Наше вернувшееся общение было драгоценно для меня. И, ради нее самой, я не должен был позволить ее благодарности ко мне за спасение отца сделаться чем-то большим.

Поэтому я сменил тему:

— Как ваш батюшка?

— Слава богу, — кивнула Анна Викторовна. — Рука заживает.

— Передавайте поклон семье.

— Да, конечно, — она снова улыбнулась. — Всего доброго!

Я мог бы смотреть на эту улыбку до бесконечности.

— Всего доброго, Анна Викторовна.

И я аккуратно и скромно коснулся губами ее руки.

====== Пятая новелла. Семейные ценности. ======

Дни шли за днями, складываясь в недели. Зима постепенно поворачивала к весне, радуя нас солнечными денечками. Здесь в Затонске солнце было куда более частым гостем, чем мне было привычно по Петербургу. В делах полицейских наступило некоторое затишье, и, пользуясь передышкой, я позволял себе иногда прогуляться в парке, наслаждаясь солнечными деньками и свежим воздухом. Порой в парке я встречал Анну Викторовну, читающую или просто прогуливающуюся. И тогда мы бродили по аллеям вдвоем, разговаривая обо всем на свете.

Утро этого дня тоже выдалось ясным и солнечным. Я шел к полицейскому управлению, предвкушая возможную прогулку и, в глубине души, надеясь на приятную встречу.

Но на крыльце управления я столкнулся с выбегающим Коробейниковым, который сообщил мне, что в лесу, близ дома помещиков Елагиных, был обнаружен труп. Увы, но сегодня мне будет явно не до прогулок. Мы погрузились в экипаж и отправились на место преступления.

Тело молодого человека в студенческой шинели лежало в десятке метров от охотничьего домика, принадлежащего Елагиным. Рядом валялись револьвер и свалившаяся с головы, видимо при падении, фуражка.

— Ну, значится так, — докладывал мне околоточный надзиратель Ульяшин, — личность убитого неизвестна, но, судя по фуражке, это студент Петербуржского университета. Следовательно, приезжий. Нашел его дед-охотник. Он сразу к Елагиной, это ее земля. Ну, лес то есть. А Елагина тотчас посыльного к нам отрядили. Дед-то сам пока до города доковыляет…

— Допросил?

— Кого? Деда? — уточнил Ульяшин. — А как же! И рапорт составил, честь по чести. Ружье проверил: чистое, не стреляное.

Это он молодец. Четко сработал. Михаил Иванович Ульяшин вообще выделялся в нашем полицейском управлении своей сообразительностью, а главное, интересом к работе. Он внимательно наблюдал за нашими с Коробейниковым действиями и даже частенько осмеливался задавать вопросы, удивительно деловые и толковые. И я понемножку стал все больше привлекать его к работе, обучая попутно.

— Рана, кстати, не ружейная? — вмешался в разговор доктор Милц, осматривавший тело.

— Да и в карманах пусто, — добавил я. — Ни денег, ни документов.

— Да, — задумчиво протянул Милц, — и предсмертной записки тоже.

— А Вы что, — спросил Милца Коробейников, —думаете, что это могло быть самоубийство?

Доктор покосился на него с некоторым неодобрением. Он терпеть не мог строить предположения.