Яхта «Ада»

То был не только бык. Нет, мне раньше не приходилось слышать о лебединой верности между парнокопытными. Но еще меньше я слышал о корриде на моем острове. Потому что когда, не дыша, я повернул голову, то первое, что увидел – шприц. Он торчал из загривка быка, как миниатюрная бандерилья. В тот момент я не думал о карьере тореадора, но за три-четыре секунды до созревшего где-то в пятках решения показать свое малодушие, я успел насмотреться на этот шприц. Он врезался в мою память крепче, чем держался в загривке быка. Это был летающий шприц. Я запомнил его отчетливо, даже слишком отчетливо, но осмыслить сразу не мог, ведь на шее быка мог с таким же успехом висеть стетоскоп – тоже неплохой инструмент для исследования грудных клеток (главное, щадящий по сравнению с рогом), но в загривке держался все-таки шприц, и его я осмыслить не успевал: по ноге что-то стукнуло. Скосив глаза вниз, я увидел, что граната валяется возле ступни…

2

– Ага, – сказала она, когда я отделил голову от песка. От сна ли, от солнцепека, но я так и не понял сказанных дальше слов: – Закурить есть?

Два слова, а непонятно. Голова тяготела к земле, как двухпудовая гиря. И в глазах было так же темно, как в гире.

Солнце забиралось все выше, пляж нагрелся, а до меня все никак не могло дойти, чего она требовала. Потому что она сидела и требовала, чтобы я принес сигареты и зажигалку.

Я добрел до воды, умылся, сполоснул шею, грудь, потом поднялся, пересек пляж и прилег на траву в тени чего-то широколиственного.

– Ты! Ты зачем меня сюда притащил? Чего тебе надо? Да ты кто такой вообще! – затрясла она меня за плечо, казалось, через секунду, но когда я открыл глаза, тень от дерева отползла прочь и на голову лилось солнце, а вокруг носились оводы и слепни.

Отмахнувшись от нее тоже, я снова добрел до воды и рухнул в нее в одежде. Она также забрела в воду, в сторонке и, видимо, там разделась, потому что присела и принялась вкруг себя полоскать. Волны заплескивали мне в нос. Я выполз затылком на пляж.

– Не вставайте! – прокричала она.

Потом она еще что-то говорила, не спрашивала, а именно говорила, пока я не сказал что-то: «Вы были ему как сестра…» и не дальше не совсем помню что говорил точно.

«Что? Почему? Как? Почему как? А где вообще Илья? Где ребята? Где яхта?» заговорила она. «Мы что, потерпели крушение? Нас взорвали? Мы с кем-то столкнулись? Что, яхта утонула? И вообще, почему я здесь и почему вы?..»

«Вы его хорошо знаете?»

«Кого? Не вставайте!»

«Я не встаю».

Потом мы стояли в траве, под деревом, по разные его стороны, и на пару с одеждой тоже сохли на ветерке, и я снова не знал, как ей все объяснить.

– Он сказал, что вы были ему как сестра, – оформил я наконец свою мысль.

– Ну, и что? Конечно, мы сводные, у нас общий отец.

– Он сказал, что вы…

– Мало ли что он сказал! Я, конечно, немного выпила, может, наговорила глупостей, только вас это не касается. И вообще. Как так можно! А откуда вы знаете Илью? Лично я вас не знаю. А-а, так вы из команды? Я же вижу, что нет. Тогда как я здесь оказалась? А где мои сигареты? Да где же Илья? Стойте! Слушайте, а вы случайно не Нахимов? – она даже вышла из-за дерева, но тут же ушла обратно.

– А вы случайно не Ада?

– А вам-то что! Откуда вы меня знаете? А вы сами кто?

– Илион Васильевич. Илион Васильевич Чуров, если хотите. Только если боитесь, то у меня самого уже дочь, ненамного вас младше.

– Ничего я вас не боюсь! Как? Как? Это как вас зовут?

– Илион Вас…

– Илион? Что за Илион? Разве бывает такое имя? Я даже не знала.

– Я тоже, пока не родился.

– Постойте, это же такой город. Был.

– Троя.

– Нет.

– Он же Илион. Отсюда «Илиада». Мой отец любил Древнюю Грецию.

Я не стал объяснять, что отец и сейчас любит Грецию. Он отец-основатель и бессменный руководитель «Великого Византийского союза», самой карликовой из партий, которая когда-либо топтала Русскую землю. Об отце можно говорить долго, но я не хочу. Достаточно сказать, что его любимую внучку тоже зовут Эллада, и она тоже ненавидит Грецию всей ненавистью своей малолетней души. Еще в детстве она научилась оправдываться, что она не Эллада, а Элла-Лада. Что-то вроде Розы-Марии или Франсуазы-Женевьевы. Сейчас она получает паспорт, и уже стопроцентно, что сменит имя. Наверно, и фамилию поменяет, возьмет фамилию матери, так что теперь, по идее, я должен буду в себе вынашивать новый комплекс вины – за то, что наше законодательство не разрешает свободной демократической личности поменять отчество.

– Вы что, совсем там глухой?

– Что? – переспросил я.

– Она затонула, да? А Илья, он что?.. Вы просто боитесь сказать?.. Да ведь я уже поняла. Я же сразу все поняла. Вы глуп. Вы думали меня обмануть. Да я же все знаю. Но…

Продолжая так говорить, она опять вышла из-за дерева и на этот раз не заметила.

– Но… где все люди? – продолжала удивляться она.

Заметила и вернулась за дерево.

– Где… где все теплоходы? Я ничего не вижу. Если это река… Ведь река?..

– Да, но Волга.

– Не перебивайте меня! Зачем вы меня все время перебиваете? Я прошу. Мы и так как глухие на необитаемом острове…

– Тогда уже или-или.

– Вот опять перебили!